Юлька с ненавистью посмотрела на длинную, крепкую фигуру мастера, на его еще молодое, но какое-то безрадостное лицо под сплющенной серой кепкой. Цыганков спокойно выдержал ее взгляд.
— Ты глазами не сверкай, — сказал он, прищурившись. — Мне план выполнять надо, а не с такими вот цацкаться!
Она хотела сказать ему прямо в глаза, что подло, несправедливо токарям высшего разряда Чекмареву, Куракину, тому же Малахову давать выгодную работу, а ей всегда подсовывать что попало, но мастер ушел.
В обеденный перерыв у цеховых дверей, там, где Жорка на стенде вывешивал свою «Горячую промывку», столпился народ.
— Любителю картошки — наше с кисточкой! — дурашливо поклонился Юльке Пашка Куракин.
— Какой картошки?
Юлька протиснулась к стенду и на белом листе «колючки» увидела себя. На снимке она крепко вцепилась в бигуди Зинки Огневой. На полу — опрокинутый котелок и рассыпанная картошка. «Ночной переполох», — прочла Юлька яркую надпись.
— Из-за чего это они? — смеясь, спросили в толпе.
— Гранина знает, где взять, — раздался знакомый хрипловатый голос Гаврилы Чекмарева.
«Позор… Какой позор!» — Горло вдруг сдавило, и дышать стало невыносимо трудно. Юлька рванулась, растолкала стоявших и побежала.
— Зря обидели человека, — раздался сочувственный возглас. Кто-то крикнул:
— Гранина!
Но Юлька уже не видела и не слышала ничего…
Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем Юлька осознала наконец, что она в общежитии, в своей комнате, что сидит на кровати и что в окно ярко светит апрельское солнце. О стекло билась ранняя муха.
«Ну почему мне так не везет? Все складывается против меня. И эта фотография! Позор! Но что делать? А если уехать? — И Юлька с радостью подумала еще раз: — Уехать. В Дмитровку, к Вере Андреевне, а там дальше видно будет».
Юлька всегда помнила слова Веры Андреевны: «Если тебе будет плохо, приезжай».
Она выдвинула из-под кровати небольшой фанерный чемодан и стала торопливо складывать в него свои вещи. В бабушкину шаль увязала цигейковую дошку, любимую подушку-думку и туфли, в которых бегала на танцы. Сунула на самое дно чемодана письма Гриши, учебник алгебры за девятый класс. Среди вороха бумаг и газет в тумбочке ей попался старенький школьный альбом. Подумав, впихнула его поглубже в узел. «Наташе с дороги напишу», — решила она.
Наконец все было готово. Надев пальто, повязавшись теплой косынкой, Юлька подхватила чемодан и узел, вышла из комнаты и, оглянувшись по сторонам, заперла дверь, стараясь не греметь ключом. Не задерживаясь, прошла по коридору, повесила ключ в деревянном ящичке над столом дежурной и направилась к выходу. Хотелось исчезнуть из этого дома так, чтобы никто не окликнул, никто не посочувствовал. Раз и навсегда.
Узенький тротуарчик часто прерывался грязными немощеными въездами во дворы. Приходилось перепрыгивать через лужи, выбирать, где посуше. Чемодан оттягивал руку, узел чуть не волочился по земле.
Но сзади погрохатывал грузовичок. Юлька подняла руку. Машина остановилась.
— Куда тебе? — спросил ее шофер, молодой парень, высунувшись из кабины.
— На вокзал.
Парень подумал, оглядывая Юльку, и сказал:
— Ладно, садись.
Он открыл дверцу. Юлька закинула чемодан в кузов, а узел взяла с собой в кабину.
— Уезжаешь? — спросил парень.
— Во Владивосток, — коротко ответила Юлька.
— Что так?
— Учиться.
Больше он не спрашивал, вел машину, не отрывая глаз от дороги, и только когда Юлька завозилась, доставая деньги, презрительно усмехнулся. Юлька смутилась. У вокзала он помог ей достать чемодан.
Потом грузовик повернул в сторону Хасановки, а Юлька долго смотрела ему вслед.
Пронзительно свистнул приближавшийся паровоз. Волоча вещи, она миновала палисадник и очутилась на перроне. Вдоль платформы не спеша катился длинный товарный состав. На тормозную площадку предпоследнего вагона Юлька бросила узел, потом чемодан. Вскочила на подножку и только тут подумала: «Постой, а в какую сторону?» Но поезд шел правильно — к синим сопкам Хехцира, за которыми где-то далеко было ставшее ей родным село Дмитровка.
Паровоз прибавил ходу, обдало ветром, замелькали шпалы, закружились в хороводе поля, домики пригородных поселков, башенные краны, штабеля кирпичей… И снова, как в детстве, колеса застучали: «К о-ке-ану… к о-ке-ану…»
На полустанке в соседний вагон набились парни и девчата в телогрейках. Кто-то из ребят крикнул:
— Эй, чернявая, чего одна скучаешь?
Но Юлька не шевельнулась.