Игорь вынул из парты кусок ватманской бумаги, на которой были начерчены какие-то продолговатые коробки.
— Понимаешь? Лыжи… по воде ходить. — Игорь медленно провел пальцем по чертежу. — Видишь два продолговатых каркаса? Они обтягиваются брезентом, потом красятся, становятся непроницаемыми для воды. Вот здесь киль, клапаны. Ремешками я прикрепляю лыжи к ногам и скольжу себе спокойно по воде.
— Ты что это, сам придумал? — с недоверием уставился я на Игоря.
— Это неважно, — со скромной загадочностью ответил Игорь. — Но признайся, дело сто́ящее! Особенно при переходе со льдины на льдину во время охоты на моржей…
Охота на морского зверя не была для меня злободневным вопросом, и я прервал друга:
— Лыжи лыжами, моржи моржами, но почему ты отказываешься собирать чугун?
— Леша! Друг мой! В воскресенье я начну делать каркасы. Это поважнее!
— Правильно, — вмешался Вовка. — Тоже мне, черепки, обломки собирать! Я думал, ты предложишь лететь на Южный полюс. Очень в нас нуждается завод! Без нас справятся!
— Вовка! — пробасил Филя. — Опять ты с заоблачными мечтами! Вся школа выйдет на воскресник. Впрочем, как хочешь, а я пойду договариваться с Ковбориным.
Из кабинета Ковборина Филя вышел… нет, скажем прямо — вылетел необыкновенно быстро.
— Ну что? — подскочил к нему Вовка.
Филя растерянно вынул из кармана рубахи гребешок и с ожесточением вонзил его в волосы.
— Ясно! Опять латынь! — догадался я.
— И по-русски, и по-латыни, — сокрушенно признался Филя. — По-русски: «Не рекомендую», а по-латыни… Ну, забыл. Лопатос… нет, кульпатос!
— А что такое «кульпатос»? — спросил Игорь.
— А черт его знает! «Тупица» или «идиот», наверно.
— Ах, так! Ну, тогда и я кульпатос! — вскипел Игорь. — Не хотел идти, но пойду.
— А ты, Вовка?
— Ну вас!
— Твое дело! А мы пойдем, — сказал Филя. — Мой братишка Петька рассказывал недавно, что знает места, где лома этого целые завалы!
Из-за горы, где были старые каменоломни, выкатилось яркое, приветливое солнце. Утренний ветерок доносил лесную свежесть. Вдали шумел просыпающийся город.
Тоня смеялась, на ходу осматривая каждого из нас.
— Ты, Лешка, похож на трубочиста, — она дернула меня за рукав старенькой братниной спецовки, — а Игорь — на турецкого дипломата!
— Сама-то уж, — обиделся Игорь, — цыганка не цыганка… Зачем-то и ведра взяла.
Тоня, смеясь, оглядела себя — свой ситцевый сарафан, физкультурные шаровары.
— Это я нарочно, чтобы Филе понравиться!
Домик, где жили Романюки, стоял на самом краю железнодорожного поселка. Выцветший от времени, с покосившимися стенами, он напоминал дремучий пень, вросший в землю. За ветхим забором заливчато лаяла собачонка.
Тоня храбро открыла калитку, и мы вошли. Навстречу нам, отчаянно тявкая, выбежала черная дворняга. В просторном дворе было пусто, из дому тоже никто не показывался.
— Эй, есть тут кто? — крикнул Игорь.
На крыше сарая, стоявшего в глубине двора, сначала показалась вихрастая голова, а потом и весь мальчуган в длинных штанах, рубахе без пояса, в картузе с лакированным козырьком. На груди у него болтался подвязанный на веревочке старенький «цейс» с дырками вместо линз.
— Ну, чего вам? Мать ушла на базар, отец уехал на паровозе, а я занят.
— А ты кто? — улыбаясь, спросила Тоня.
— Петька я.
— Ты Филин брат?
— Ну, брат! Все равно некогда мне: я на наблюдательном пункте, — ответил Петька.
— Ты что же, разведчик или командир? — снова заговорила с ним Тоня.
— Артиллерист я.
— Вот оно что! А где же твое орудие?
Петька, пошвыркивая носом, показал нам на большой глиняный горшок около сарая. Дно лежащего на боку горшка было выломано, из него торчало деревянное дуло.
— Тут и лафет и замок — закрывать снаряды, — объяснил Петька. — А вот панорама куда-то пропала… Эх, была бы у меня настоящая!
— Скажи-ка, какой бравый! — с восхищением поглядел Игорь на Петю. — Молодец! А теперь отвечай: где Филя?
— А вы кто?
— Товарищи Фили, кто же еще.
— А он не велел говорить, — хмуро ответил Петя. — И не скажу.
— Петя! Петенька! — ласково заговорила Тоня. — Он нам очень нужен…
В это время Игорь, обойдя вокруг сарая, поманил нас к щелистой его двери.
— Ребята, поглядите, тут целая обсерватория! Ого, что мы видим!
В самом деле, на дощатом полу сарая высился стол и на нем в треноге — медная трубка. Верхний конец трубки уходил под самую крышу, где зияло отверстие. Возле треноги возился Филипп Романюк. Он оторопел, когда мы все гуськом вошли в сарай.