Над головой Вовки промелькнули два пальца. Все умолкли.
— Что же это, Маклаков, — кивнула своей прической Мария Павловна, — неужели я вас ничему не научила? Как нехорошо!
— Он готовится в поход! — крикнула Чаркина. — На Байкал!
— На Байкал? Это правда, геноссе Маклаков? — удивилась Мария Павловна.
— Совершенно точно, — переступил с ноги на ногу Недоросль.
— Это, конечно, похвально. — Смущенная неожиданным оборотом дела, Мария Павловна растерянно поправила свою башню-прическу и тихо произнесла: — Маклаков! Проспрягайте глагол «фарен» — ехать.
Недоросль чуть не подпрыгнул от радости. К нашему удивлению, а может, и к собственному, он знал этот глагол! Рука учительницы снова потянулась к журналу, и над головой Вовки показалось три пальца.
Тут уж и Игорь с негодованием посмотрел на Маклакова. А я даже глядеть не мог, до того было противно.
— Эх ты, чем заработал отметку! — сказал я Маклакову, когда после экзаменов мы выходили из класса.
— А что, разве я не еду? Я еду — я фарен! — развязно ответил Маклаков. — Попробуйте не взять.
— Вот тебе! — Игорь смастерил фигуру из трех пальцев. — Видел Байкал?
— Но-но, поосторожней! — ощерился вдруг Недоросль. — Вы ведь все в моих руках… Знаю, где пушечку-то храните!
Меня точно стукнули по голове.
— Что ты сказал?
— То, что слышал! Так что выбирайте одно из двух…
И Маклаков ужом проскользнул между нами и выскочил в коридор.
Глава восьмая
Курс на Байкал
Хорошо на берегу Ангары в жаркий летний полдень! Гладь реки голубая, струистая. Если зажмурить глаза и долго смотреть на поверхность воды, облитую солнцем, кажется, что над водой, повиснув в воздухе, кружится бесчисленное множество спиральных хрусталиков. Веет прохладой и каким-то особым ангарским ароматом, его не вдыхаешь, а словно пьешь…
Возле берега, где помельче, бродят мальчишки, засучив до коленок штаны. В руке у каждого самодельная острога, палка с прикрученной на конце столовой вилкой. Высмотрев в прозрачной воде крупный камень, рыболов осторожно переваливает его набок и вонзает вилку в широколобку, притаившуюся на дне. Широколобки — смешные коротенькие рыбешки с головами, как картофелина. Смешные и мальчишки — вихрастые, увлеченные охотой. Но в ангарской воде долго не пробудешь, босые ноги быстро коченеют, и поэтому мальчишки, бросая свои «остроги», с гиканьем кидаются в горячие кучи песка у подножия косогора и подолгу там барахтаются.
К речному аромату примешивается запах вара — где-то поблизости смолят лодки. Стремительно плывут вырвавшиеся из плотов одиночные бревна. Вдали за островами вьется черный дымок парохода.
Мы сидим с Тоней рядом у самого края воды. Она в летнем ситцевом платье, на плечах у нее голубая косынка. Обхватив руками колени, Тоня кусает кончик косынки и молчит. А я бросаю камни в плывущее мимо бревно. Тоня поворачивается ко мне и долго с укором смотрит:
— Хоть бы сказал что-нибудь на прощанье!
Невдалеке от нас приткнулась к берегу моторная лодка. На корме ее Игорь и Вовка склонились над мотором. Они в трусах, майках-безрукавках. Из-за наваленного в лодке багажа видна соломенная шляпа — это отец Игоря.
Виталий Львович беседует со своим закадычным другом доктором Кочкиным. Отец Тони, длиннобородый, рослый, подбоченившись, стоит на берегу. Он в белой чесучовой рубахе, перехваченной крученым пояском, в свободных, как шаровары, брюках, чуть свисающих на голенища сияющих блеском сапог. От всей его фигуры веет спокойствием и какой-то богатырской силой. Может быть, глядя на синеву речного простора, доктор вспоминает свою юность, когда он служил грузчиком на ангарских пристанях…
Виталий Львович маленький, суховатый; он часто вскакивает и нервно глядит на косогор — опаздывает помощник.
Кто он, мы не знаем.
— Почему ты молчишь? — снова спрашивает меня Тоня.
— А что говорить? Столько времени просидеть в архиве, найти следы партизана Зотова и отказаться ехать с нами! Где логика? Доплыли бы с Виталием Львовичем до питомника на Байкале, занялись бы подготовкой к походу… Тем временем после своих экзаменов подоспел бы и Максим Петрович. В чем дело, Тоня?
— Леша, Милый, не могу я сейчас ехать!
— Почему? Говорят, тебя опять видели в этом архиве. Что там еще?
Брови у Тони чуть сходятся:
— Не спрашивай, Леша, не скажу…
— Ну что ж, раз у тебя секреты от меня…