Вот поросший мхом камень, можно сесть на него, раскрыть книгу. А мысли о другом… Где ты сейчас, Тоня? Помнишь ли обо мне? Так с книгой в руках, думая о Тоне, долго сидел я на камне.
Но постепенно книга захватывает. Над шумным Байкалом образы «Детства» оживают. Я ясно вижу милую бабушку Алеши, страдающую Варвару. Я почти слышу голос деда Каширина:
«— Ну, Лексей, ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе, а иди-ка ты в люди…
И пошел я в люди».
В горле застревает щекочущий ком. Я глотаю воздух, чтобы одолеть его. Плачу? Ну и пусть!
Что это, стихи? Мне самому хочется писать! Горькие, страстные строки.
Домой вернулся поздно. Игорь, беспокоясь, поджидал меня на кухне. Вовка тоже был здесь. Он дремал, прислонившись к печке, а лицо у него было довольное-довольное. «Наконец-то, кажется, ты нашел себе геройское дело», — подумал я и, не сказав ни слова, отправился спать.
Так прошел день, другой, третий…
Однажды, проснувшись утром, я не нашел на сеновале ни Вовки, ни Игоря… Не оказалось их и в питомнике. Может, ушли на озеро? Я посмотрел в сторону мыса.
После шумливых ветреных дней над Байкалом поднялось ясное, тихое утро. Таинственная синева морской дали как бы рассеялась, и на светлом фоне воды и неба отчетливо выделялась на том берегу линия гор. Точно купола парашютов, белели их снеговые вершины.
— Что, брат, красиво? — услышал я голос Виталия Львовича. Он шел по росистой траве, размахивая биноклем, и улыбался. — Вот это утро! — Профессор взял меня под руку и показал биноклем в сторону снеговых вершин: — А там сейчас буран метет, ртуть в термометрах стынет… Да, вот что, дружок, не видел ли ты мою грушу?
— Грушу? Какую грушу?
— Мою, парикмахерскую грушу. Подстриг бороду, побрился, а одеколониться как?
— Н-не знаю, не видел.
— А ребят видел? Где они? Ищу целый час.
— Н-не знаю, — признался я.
— Может, сети выбирают? — сказал он.
Мы направились к озеру. Но ребят не было и здесь. Невдалеке, отражаясь в воде, как в зеркале, маячил сетевой поплавок.
— Странно… — потеребил бородку Виталий Львович. — Где же они? А ну-ка, Алеша, съездим, проверим сети, — кивнул он на поплавок.
Садясь в лодку, я обратил внимание, что на берегу не было одной из шлюпок. Сторожа питомника не могли уехать в такую рань. А, впрочем, кто их знает… Я молча приналег на весла.
Профессор сидел на корме, с интересом посматривая за борт. Сквозь прозрачную, как стекло, воду ясно виднелось дно. Мелькали камни, обросшие тиной и ракушками, мохнатые губки, похожие на длинные зеленые пальцы. Эти пальцы тянулись вверх, к серебристым стайкам играющих рыбок. Но с каждым новым взмахом весел причудливая картина байкальского дна становилась все более смутной. Так мы доплыли до поплавков.
Бросив весла, я потянул веревку. В зеленой толще воды шевельнулись серебристые блестки. Вот уже и сеть в руках, мы потянули ее сильнее. В лодку шлепнулась пара омулей, хариус, и вдруг, запутавшись в нитяных ячейках, над водой затрепетали большеголовые рыбки, отливавшие перламутром.
— Широколобки! — изумился я.
— Нет, Алеша, это бычки, — поправил профессор и, продолжая выбирать сеть, начал рассказывать о необыкновенных бычках. — Этот вид рыб встречается только в южных морях и у нас на Байкале, заметь!
Неожиданно к ногам профессора упала белая рыбка с оранжевым ободком вокруг глаз.
— Голомянка!
Виталий Львович до того растрогался, что бросил выбирать сеть и склонился над рыбкой. Осторожно высвободив голомянку из ячей, он положил ее на ладонь.
— М-да… Чудо! Как она нам попалась? Ведь голомянки живут на огромных глубинах. Они так жирны, что просвечивают насквозь. Смотри, видны даже трещины на моей ладони. Нет ли у нас здесь клочка бумаги?
Виталий Львович привстал, осматриваясь, потом, заметив что-то на воде, схватился за бинокль и замер. Недалеко от мыса, куда последние дни скрывались ребята, размахивая палками, шагал по воде на лыжах Игорь. Он держал путь в открытое море. За ним, держась в отдалении, слегка подгребая веслами, плыл в шлюпке Вовка. На светлой глади воды лыжи не были заметны. Казалось, Игорь просто шел по воде.
— Что такое? — испуганно посмотрел на меня Виталий Львович. — Мой сын, как Христос, шествует по воде!