Венька скормил ему еще яйцо, но это не успокоило щенка. Хлебные крошки, каша, даже молоко его также не интересовали, — ему нужны были яйца.
Со страхом ждал Венька той минуты, когда от визга и лая проснется бабка и, выйдя из своего закутка, сонная, злая, схватит щенка за шиворот и выбросит на мороз. Но Анфису Петровну, к счастью, одолел крепкий сон. Даже переполох в курятнике, поднятый лаем Верного, ей не помешал.
Трудно объяснить, как так получилось, но, услышав храп бабки, Венька снова подкрался к туеску, вынул все яйца, разбил их, смешал с сахаром, а скорлупу теперь бросил в печку.
Наевшись досыта, Верный лизнул Веньку в щеку, подрыгал своим черепашьим хвостиком и улегся спать…
А утром, проснувшись очень рано, Венька не нашел под кроватью ни щенка, ни подстилки. Перед самым его носом на табурете стояла миска с яичной скорлупой, которую бабка старательно выгребла из печки.
Бабка в ярости могла натворить что угодно: бросить щенка под ноги прохожим, унести подальше на огород, сказав: «Пусть замерзает». И Венька, накинув наспех шубейку, выскочил во двор. Бабка счищала снег с деревянного тротуарчика возле дома.
— Отдайте моего щенка! — крикнул он. — Отдайте сейчас же!
Но бабка даже головы не повернула. Заткнув за пояс короткой куртки свой серый пуховый платок, она продолжала ловко орудовать лопатой.
— Вы что, не слышите? — снова крикнул Венька. Бабка не отвечала. Веньке показалось, что она тихонько смеется, уткнувшись в платок.
На снегу, выпавшем за ночь, не было никаких следов. Обежав вокруг дома, Венька прислушался, но, кроме стука бабкиной лопаты да шума такси, заехавшего спозаранок к ним на окраину, ничего больше не услышал.
— Что ты носишься как угорелый? — подала вдруг голос Анфиса Петровна. — Цел твой щенок. В сенях в корзине лежит. Пойдешь в школу, занесешь туда, где взял. Все яйца сожрал, проклятый. Чтоб духу его здесь не было!
Венька понимал, что бабка догадывалась, чей был щенок, портить отношения с Игорем Леонтьевичем ей не хотелось, и только это, очевидно, удержало ее от расправы с Верным. Но что было делать дальше? Ослушаться бабку, не уносить щенка?
Венька вспомнил, что через три двора от них, в таком же домике, как бабкин, живет хромой охотник Иван Кузьмич. Где-то в Сибири, в тайге, медведь искалечил его. Поправившись, переехал Иван Кузьмич с женой в город и стал работать сторожем на каком-то складе.
Охотник только-только вернулся с дежурства, когда к нему со щенком нагрянул Венька.
Расчет его оказался точным.
— Чудной пес! Ей-бо, чудной, — вертел щенка, как игрушку, охотник. — Вроде и лайка, а не похож. Хвост — что бобовый стручок. Правда, у собаки, как говорится, переходный период, но все же… хвост…
Охотник закурил и продолжал:
— Эх, кабы лайка! Породе этой цены нет! Медведя? Берет! Рябчика, куропатку? Тоже! Утку и всю, как говорится, водоплавающую? Аж хватает на лету!.. А выносливость, а понятливость, а чистоплотность, Венька! Пять с плюсом ставить можно. Так что ты, брат, правильно сделал — собаку решил в строй вернуть. Время покажет, какой такой она породы. А пока начни ему, Венька, давать рыбий жир, три раза на день по чайной ложечке, ровно младенцу. Помогает, как говорится, крепко. Потом подбери пищу по вкусу, больные — они все привередливые. Может, он рыбьего жиру, или сырой печенки захочет, или яблочка…
На рыбий жир у Веньки денег хватило бы, можно от завтраков сэкономить. Печенка тоже нашлась бы, бабка часто жарила печенку. Но где взять яблок? И где будет жить теперь Верный? Бабка ведь ни за что не пустит пса на порог.
— Да, бабка у тебя женщина сложной натуры. А все от тяжелой жизни, — сказал Иван Кузьмич, выслушав Веньку. — Говорят, будто муж у ней в первый год после свадьбы помер. С тех пор и стал портиться у Анфисы Петровны характер. Отгородилась она от людей… Да ты не робей, — улыбнулся он. — Жилплощадь твоему Верному найдется. Вон там, возле плиты. А что касается питания и ухода — это уж за тобой. Мы с Евдокией люди занятые. Согласен?
Добрые советы охотника воодушевили Веньку. Он купил в аптеке бутылочку рыбьего жира и стал поить Верного. Две первые ложки щенок выпил с явным неудовольствием. Зато третью и особенно четвертую… Впрочем, четвертую ложку Венька, по совету Ивана Кузьмича, просто влил в тарелку с мелко нарезанными кусочками сырой печенки, и, к великой радости Веньки, щенок печенку съел.
Труднее пришлось с яблоками. В магазинах они то появлялись, то неожиданно исчезали. С большим трудом, истратив остатки денег, Венька купил килограмм анисовки и пожалел об этом. Щенок, пожевав ломтик яблока, брезгливо выплюнул его.
— Не огорчайся, — успокоил Веньку Иван Кузьмич, — дела, видать, на поправку пошли. Вчера вечером мы с жинкой остатки борща ему скормили. И ел он, как говорится, с огромаднейшим аппетитом.
Да Венька и сам видел, что, прожив в доме охотника какую-то неделю, Верный мог уже не только свободно вставать, но и ходить и далее потихоньку бегать, стуча коготками по полу. Живот его заметно уменьшился, зато хвост сильно подался в длину.
— Первый признак здоровья — хвост! — не мог нарадоваться Иван Кузьмич, поглаживая остроконечный, с рыженьким оттенком хвостик Верного. — А на конце хвоста, Венька, кисточка! Ей-бо, гляди, кисточка! — умилялся охотник, и немолодое обветренное лицо его с глубоким шрамом на левой щеке сияло в улыбке. — Теперь подоспела пора загинаться этой кисточке вверх…
Полный радости и хлопот, Венька почти не бывал дома. Вернувшись из школы, он быстро проглатывал бабкин обед и мчался к Ивану Кузьмичу. Покормив щенка, Венька выводил его на улицу, валялся с ним в снегу, гонялся за серой жирной свиньей, частенько посещавшей двор. А возвратясь с прогулки, делал уроки, помогал по хозяйству сухонькой и вечно занятой Евдокии, снова кормил Верного и только тогда уже отправлялся домой.
Однажды, когда Венька вернулся поздно вечером, бабка, сурово шевельнув бровями, спросила:
— Где это ты пропадаешь? Я думала, ты к Игорю Леонтьевичу ходишь уму-разуму набираться. А ты…
Пришлось сказать правду.
— И щенок живой? — удивилась бабка.
— Еще какой! — воскликнул Венька, заметив, как подобрело суровое бабкино лицо.
— Так ты что же, паршивец, его в чужом доме держишь? Неси сюда, места всем хватит. Игорь Леонтьевич очень о нем спрашивал. Деньжат на пропитание подкинул…
— Деньжат?
В один миг Веньке стало все ясно. Видать, и сумма была подходящая, сумевшая размягчить твердокаменное сердце Анфисы Петровны. Венька не стал ждать повторного приглашения и тотчас сбегал за щенком.
С этого часа жизнь Веньки пошла еще веселей. Встав утром пораньше, он мчался с Верным на прогулку, кормил его из глубокой миски, которую поставила ему сама бабка, и отправлялся в школу. Во второй половине дня все как бы начиналось сначала.
Щенок был чистоплотным, послушным, особенно голосу бабки, и, если бы не куры, поднимавшие при каждом его появлении перед курятником гвалт, в доме Анфисы Петровны царили бы прежний мир и покой. Но, как всегда, неприятности приходят нежданно-негаданно.
Решила как-то Анфиса Петровна заняться сундуком, в котором хранилось ее девичье приданое. В доме запахло нафталином, старыми духами, оставлявшими во рту привкус меди; на спинках венских стульев появились какие-то полотенца, платки, куски материи, а на веревку у печки было вывешено для просушки белое с кружевами подвенечное платье.
Задумавшись, сидела Анфиса Петровна в своем закутке, перебирая хрустальные вазочки, слежавшиеся салфетки… Вдруг ее чуткое ухо уловило злобное рычание. Выйдя на кухню, она посмотрела за печку, охнула и, схватившись за сердце, опустилась на стул. А в это время под кроватью Веньки летели клочьями старинные кружева, трещал по швам и без швов еще крепкий батист. Остатки свадебного наряда щенок затащил на свою подстилку и, довольный, улегся спать. Там его и увидел Венька, когда, вбежав в дом и почуяв что-то недоброе, заглянул под кровать.