— Вижу, все вижу! — задорно отозвался Леня.
Прицепив к ошейнику Дымки ремень, он пронзительно свистнул. Собака, весело тявкнув, побежала вперед, а за ней, что-то напевая и размахивая рукавицей, заскользил довольный Леня.
Отломив ветку талины, Ивашка сделал из нее палочки, прикрутил ими свои коньки и тоже покатился. Однако ему приходилось труднее, чем Лене: на чистом, без снега льду ноги беспрерывно разъезжались. Но вскоре подъехал Леня.
— Держись! — крикнул он, на ходу передавая Ивашке поводок.
Дымка с заливистым лаем помчал по льду мальчугана, и тот точно взлетел на крыльях. Снежные берега, синий лед, остроконечная сопка над ним — все закружилось в волшебном круговороте. Морозный воздух холодил ноздри, покалывал щеки, но это было даже приятно. Один раз Дымка разбежался так сильно, что Ивашке стоило больших усилий отвернуть от полыньи.
Но ничего не случилось. Дымка продолжал добросовестно исполнять роль ездовой собаки, пока Ивашка сам не осадил его:
— Однако, отдохнуть тебе надо, Дымка.
Присев на торчавшую у берега льдину, Ивашка с завистью смотрел, как катается Леня. Новые, хорошо отточенные коньки позволяли ему свободно разбегаться по льду, выписывать, стоя на одной ноге, разные фигуры и мгновенно делать «стоп», когда это было необходимо. Но вот к Лене опять подскочил Дымка и помчал его по льду.
Новые коньки явно вскружили Лене голову. Иначе разве катался бы он по самому краю полыньи? Дымка же, наоборот, все время норовил отвернуть от воды — инстинкт подсказывал собаке, что там опасность.
— Эй ты, зачем так делаешь? Ты еще не знаешь, какой Тумнин! — крикнул ему Ивашка.
Но неугомонный Леня словно не слышал. Лед под его ногами потрескивал, а он и внимания не обращал.
Вдруг Леня поскользнулся и упал. И тут же до Ивашки донесся его отчаянный вопль:
— Тону-у-у!..
Бросившись на выручку, Ивашка увидел, как разошелся лед под тяжестью Лениного тела и они с Дымкой мгновенно оказались в воде.
— Ва-ня! — вновь испуганно прокричал Леня.
Ползком добравшись до края полыньи, Ивашка протянул Лене руку. Но мешали кружившие в воде льдины. Течением относило Леню с Дымкой все дальше, к нижнему краю полыньи. Когда же, перебежав на новое место, Ивашка снова пополз к Лене, чтобы бросить ему конец ремня, под ним раздался треск и выступила вода. Пришлось отползать, лед здесь был очень тонким.
Ивашка видел круглые от страха глаза Лени, его покрасневшие руки, которыми он хватался за лед. Но как, чем помочь ему? Не было даже палки. Дымка, барахтаясь в воде, заметив Ивашку, подался вперед, но вдруг жалобно заскулил и исчез в водовороте. Это же могло случиться и с Леней, случиться в любую секунду, как только ослабнут его руки и он не сможет держаться за край полыньи…
Ивашку охватил ужас. Он закричал. Но никто не отозвался. Мальчик еще раз посмотрел вокруг себя, и тут острый глаз его впился в талину, в то самое дерево, от которого он отломил ветку и сделал себе палочки для коньков. Что, если отломить ветку побольше, подлиннее?
Ивашка не помнил, как добежал до берега. Не помнил, как сломил ветку и приволок ее к полынье. Ветка топорщилась, но обламывать сучья было некогда.
— Лови! — крикнул он, бросая ветку Лене.
— Ой, Ивашка, ой, не могу, больно мне! — выкрикнул Леня. Лицо его посинело, пальцы вот-вот могли сорваться с кромки льда. Один раз он даже ушел под воду, но быстро вынырнул.
— Держись! Держись! — хрипло кричал Ивашка, подтаскивая ветку поближе к Лене.
Лед у края, полыньи стал ломаться. Ивашка чуть сам не ушел под воду. Но, отползая назад, он ни на секунду не забывал о друге.
— Держись, не отпускай! — приговаривал он, увидев, что Леня вцепился в ветку.
Ивашка пробовал тянуть ветку на себя, но, не имея точки опоры, скользил по льду, подаваясь вперед, к полынье. Тогда железкой конька он продолбил во льду ямку, уперся в нее ногой и с силой потянул, за ветку. Она медленно подалась. Вот уже показались Ленины плечи из воды. Поднатужившись, он закинул одну ногу на лед, под тяжестью тела лед опять затрещал.
— Не шевелись! — испуганно крикнул Ивашка. — Я сам тебя подтяну.
Леня замер. Перехватывая ветку, Ивашка медленно тянул ее к себе. Еще несколько усилий, и опасность миновала. Мокрый, обессиленный, Леня лежал на льду.
— Вставай, пошли! — кричал Ивашка, оттаскивая Леню подальше от полыньи. — Вставай, замерзнешь! Ты что как мертвый!.. — и вдруг испуганно умолк.
Перед ним, скорчившись на льду, сидел маленький плачущий человек и на глазах обрастал сосульками. Скованный льдом, он уже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Сдернув с себя шарф, Ивашка закутал им голову Лени, надел на него свои теплые рукавицы и, обвязав вокруг пояса ремнем, потащил по реке.
— Не плачь, не плачь, я дотащу тебя! Вот увидишь! — приговаривал он, отогревая дыханием свои голые руки.
Ровное ледяное поле вскоре закончилось. Все чаще стали попадаться острые ледяные глыбы, а между ними — снежные завалы. Леня, подпрыгивая на буграх, плакал и причитал, стуча зубами от холода. Но вскоре затих.
— Ну, чего ты? Говори хоть! — подбадривал его Ивашка. — Болит что-нибудь?
— Болит… Везде болит, — тихо ответил Леня и прикрыл глаза.
«Скорее, скорее!» — подгонял себя Ивашка и изо всей силы тянул за собой тяжелый груз.
Торосы становились все выше и неприступней. Пришлось выйти на берег. Но и здесь оказалось не легче. Скрюченное тело Лени зарывалось в снег. Сделав шагов пятьдесят, Ивашка в изнеможении остановился: «Что делать? Что придумать?»
Однако и здесь находчивость не оставила мальчугана. Он сломил несколько тонких веток тальника, связал их вместе, положил на них Леню. Теперь обледеневшая фигура уже не проваливалась так глубоко в снег.
«Эх, Дымку бы сюда», — с горечью думал запыхавшийся Ивашка. Сердце его билось глухо и часто. Ремень выскальзывал из онемевших от мороза рук. Он поднимал его и снова шаг за шагом двигался вперед.
Лежа на прутьях-санях, Леня тихо стонал, все реже открывая глаза.
«Хоть бы довезти. Хоть бы остался живой…» — пугливо оглядывался на него Ивашка.
Начинался подъем. Самодельные сани как-то вдруг отяжелели. У Ивашки закружилась голова, во рту пересохло, больно застучало в висках. Он проглотил горсть снегу — не дало облегчения и это. Ослабевшие ноги окончательно перестали слушаться. И тогда Ивашка решил пробираться вперед ползком…
Вот уже за сугробами показались первые избы, до ближайшей из них оставалось каких-нибудь, метров двести. А сил уже не было совсем.
«Надо в село, за подмогой…» С большим трудом Ивашка встал и шатаясь побрел по снегу. Иногда пытался кричать, но голос его, хриплый и тихий, гас в тишине морозного дня.
Вдруг он запнулся, больно стукнувшись обо что-то твердое коленом, и упал. Но навстречу уже бежали люди.
Затуманенными глазами Ивашка успел разглядеть мать, дядю Федора и еще каких-то женщин.
«Ну вот и дошли», — попробовал он улыбнуться, но голова его вяло уткнулась в снег.
Подбежавшие односельчане увидели на снегу две неподвижные детские фигурки. И только длинная снежная полоса, уходящая вдаль, к Синей сопке, поведала им о том, как боролся за жизнь своего друга Лени Захарова десятилетний школьник Ваня Намунка…
Проболев две недели, похудевший, бледный, Леня выписался из больницы. Друзья встретились снова на улице. Обнявшись, сидели они на завалинке, щурясь от солнца и яркого света.
Проходившие мимо люди, замедляя шаг, ласково поглядывали на мальчиков. А старая орочка бабушка Анисья долго стояла возле ребят, попыхивая своей прокуренной трубкой.
— Братики вы теперь, — улыбнувшись всеми своими морщинками, наконец сказала она.
notes
Примечания
1
Очень хорошо! (орочск.)