Юлька долго надевала чулки. Они плотно охватили ее длинные ноги. Она осторожно сделала несколько шагов по согретому солнцем полу. В общежитии становилось тише. Мимо Юлькиных окон стайками пробегали девчата, Она не могла больше ждать. Если Наташа, как они договорились, не зайдет за ней, Юлька сама пойдет ей навстречу. Она дотронулась кончиками пальцев до платья и, зажмурясь, надела его.
Потом надела туфли. Каблучки осторожно и отчетливо цокнули. Юлька шагнула, и снова цокнули под ней каблучки. А когда обернулась, в дверях, прислонясь спиной к косяку, пряча руки в карманчиках бежевого плаща, стояла Наташа.
Юлька хотела сказать: «Смотри, Наташа, у меня еще никогда не было такого платья. И я никогда, никогда не чувствовала себя так, как сейчас… Мне страшно…» Но что-то мешало ей произнести это вслух. Она молча глядела на подругу большими, расширенными глазами.
— Юлька, здравствуй.
— Ты давно здесь? — спросила Юлька.
— Я только что вошла…
Юлька помолчала и нерешительно спросила:
— Ну как?
— Все очень здорово, Юлька.
— Ты находишь?
— Да. — Наташа не отходила от двери и не меняла позы. — Не хватает сущего пустяка.
— Я знаю, — торопливо и неловко проговорила Юлька, заслонив рукой открытую грудь. — Очень большой вырез. Но я стяну тут ниточкой…
— Что ты… — Наташа покачала головой. — Я о другом. Торопись, Золушка. А то карета снова станет обыкновенной тыквой…
Юлька несколько мгновений вглядывалась в бледное лицо подруги, не понимая, о чем та говорит. Потом рассмеялась и подхватила шутку:
— А какой масти кони в упряжке?
— Лошади под цвет платью. И у них золоченые копыта.
Они вышли на улицу. Солнце плавилось в лужах. Над дощатыми тротуарами поднимался парок.
Наташа погрустнела. Юлька уловила перемену в настроении подруги.
— Ты боишься, что я плохо спою? — спросила она.
— Нет, этого я не боюсь, — сказала Наташа.
— Тогда что нее?.. Думаешь, он может подвести?
Наташа, закусив нижнюю губу, молча кивнула. Юлька вспыхнула:
— Пусть попробует! Пусть только попробует!
Все эти дни Егоров приходил на репетицию с опозданием и под хмельком. «Бутылочку пива только!» — оправдывался он. А однажды опоздал на целый час. Все разошлись. Юлька с Наташей встретили его уже в подъезде. Егоров был навеселе. Пальто распахнуто, галстук набок, черная фетровая, шляпа сбита на затылок.
Наташа не удержалась от резкого замечания. У них началась ссора, и Юлька вмешалась в нее.
— Ты еще пожалеешь об этом! — крикнула она, схватив Мишку за лацканы пиджака.
Егоров с силой отбросил ее руки.
— Что ты понимаешь, малявка! — Потом он попытался исправить положение. — Ну чего ты дуешься, Наташка?
— Отстань! Видеть тебя не хочу, — четко произнесла Наташа.
Егоров нахмурился и, не прощаясь, ушел.
— Подумаешь, — сказала тогда Юлька.
Наташа промолчала, но Юлька видела, как она украдкой вытирала слезы.
— Юлька, я сама не знаю, что происходит, — и с ним и со мной. Все это не так просто. Я не знаю, что делать…
Наташа говорила тихо, глядя себе под ноги. Она точно хотела рассказать Юльке все, о чем думала в эти дни и ночи, что тревожило ее постоянно, но не решалась.
— Знаешь, Юлька… — сказала Наташа. — Представь, тебе страшно хочется пить. Ну вот, кажется, минута еще — и умрешь. Ты находишь воду, наклоняешься к ней зачерпнуть… А она, капля за каплей, вся протекает сквозь пальцы. И невозможно задержать ее и нечем.
— Это тебе-то нечем задержать, Наташка, тебе?! — изумленная Юлька остановилась.
— Милый ты мой, дурачок… — улыбнулась Наташа.
— Нет, постой, — наступала Юлька. — Я все поняла. Ты вправду считаешь, что тебе нечем его удержать?
Наташа не ответила.
— Да если бы во мне хоть вот столько было твоего — весь мир лежал бы у моих ног!
Юлька таким широким и уверенным жестом показала, как лег бы к ее ногам этот мир, что Наташа через силу засмеялась:
— Юлька, ты сумасшедшая.
— Ничуть. Я никогда так ясно не соображала, как сейчас. — Юлька ни на минуту не могла допустить, чтоб у Наташи было грустно на душе. Она нагнулась, подняла с тротуара щепочку. Неподалеку, возле столба с фонарем, была небольшая песчаная площадка. Юлька потащила туда недоумевающую Наташу, не выпуская ее руки, присела и с маху нарисовала на песке такого же человечка, какого начертил на станине ее «семерки» Пашка Куракин.
— Вот, — убежденно сказала она. — Этот парень будет весь концерт торчать здесь, и он сделает так, чтобы все было хорошо. Я приказываю ему это!
4
В клубе Егорова не было. Юлька побывала в гримировочной, в репетиционной, заглянула даже в кабинет директора. До начала концерта оставались считанные минуты.
— Ну где твой Егоров, Наташка? — спрашивал то и дело Куракин, сердито вышагивая по сцене. Черный галстук-бабочка на его белой манишке съехал набок.
Наташа стояла, прислонясь спиной к стене.
— Не знаю, Паша, ничего не знаю.
Куракин пожал плечами и отошел.
Участники хора — девчата в белых платьях и ребята в черных костюмах — уныло бродили по сцене.
— Может, без дирижера споете? — с надеждой спросил Куракин.
— С ума сошел, пой сам!
— Да не орите вы! — простонал Пашка, хватаясь за голову. — Зачем я влип в это дело!
А в зале, за тяжелым плюшевым занавесом, слышался говор, скрип стульев, смех. Нетерпеливые зрители лезли за кулисы. Пашке пришлось поставить двух здоровенных парней у входа. Они уже загримировались, прицепили себе седые бороды. Так и стояли бородатые на страже, бесцеремонно выталкивая чересчур любопытных. Только живые с блеском глаза и сильные руки выдавали их возраст.
Паника на сцене разрасталась. Появился наконец Сеня Лебедев:
— Это безобразие! На комитет всех вытянем! — сурово пообещал он.
Шум в зале походил теперь уже на грозный морской прибой.
Юлька тихонько раздвинула занавес. Все ряды были заполнены. Зрители толпились в проходах и у дверей. Сердце у нее похолодело: во втором ряду посередине сидели Цыганков и Чекмарев. А чуть в сторонке от них — Андрей.
Сзади что-то загрохотало, загремело — это оборвались и упали установленные уже декорации. Заклубилась пыль. Все бросились поднимать и заново приколачивать задник. Торопливо застучали молотки.
Послышался пронзительный звонок.
— Какой идиот это сигналит! — завопил Пашка.
А в зале хлопали все настойчивей. Вот уже затопали, засвистели.
— Будем начинать! — Пашка махнул рукой. — Первым номером — девушка-каучук, вторым — русская пляска, третьим — вы с Юлькой, — повернулся он к Наташе. — Занавес!
Занавес нерешительно дрогнул и, зашелестев, раздвинулся.
Пашка вынул расческу, зачесал светлый чуб, поправил галстук и вышел на середину сцены. Поздравив всех с первомайским праздником, он сообщил, что программа концерта сегодня пойдет задом наперед.
— Это как же? — удивился кто-то в зале.
— Примерно так, как наш Егоров заводит на промывку маневровый паровоз. Почему мы должны все делать по стандарту? — с самым серьезным видом продолжал Куракин. — На всех концертах обычно сперва выступает хор, а потом идут сольные номера. Мы решили сделать наоборот. И почему это артисты обязательно должны петь под музыку? Музыка заглушает голос. Наши солисты сегодня поют без музыки… Вон на втором ряду сидит Василь Федотыч Бондаренко… Все вы его знаете. Вы думаете, завтра за праздничным столом он будет «Рябину» петь под музыку? Да и все вы дома без музыки поете и правильно делаете!
— А вот ты завтра как — сначала выпьешь, потом закусишь или наоборот? — громко спросил из зала тот же шумливый, видно бывший уже навеселе парень.