Ковборин, прохаживаясь по кабинету, цедил слова сквозь зубы. Иногда он брал со стола перочинный ножик и, остановившись против меня, чистил свои длинные ногти.
— Итак, по просьбе некоторых педагогов, я оставляю вас, Рубцов, в составе учащихся десятого класса. Но предупреждаю. Предупреждаю в последний раз. Ясно вам?
— Да, абсолютно.
— Ступайте… Впрочем, погодите, — остановил меня и Филю директор. — Скажите, Романюк, вы в самом деле открыли звезду?
Филя помялся, переступая с ноги на ногу:
— Это не я, мой отец…
— Неважно. Но это факт?
— Вроде бы. Послан запрос в Астрономический институт в Москву.
Ковборин протянул руку за ножичком:
— Оставьте при себе эти жаргонные слова «вроде бы». Расскажите, как вам удалось совершить такое невероятное открытие.
— Летом я с отцом на паровозе работал. Он машинист, а я вроде… то есть помощник кочегара. Водили мы составы по маршруту иной раз днем, а то и ночью. Колеса стучат, перелески мелькают, огоньки, ветерок. Хорошо!
— Ближе к делу!
— Едем, значит, как-то ночью, — продолжал Филя. — Отец стоит у окна — путь впереди осматривает да небо не забывает: в бинокль глядит. Я уголь в топку бросаю. А ночь темная, звездная… Отец — любитель звезд, все книги, что я мог достать по астрономии, перечитал. И смотрит, конечно, больше в одно место: где девять звездочек мерцают. Вдруг отец как схватит меня за руку: «Филипп, — кричит, десятая зажглась!» Я не поверил. «Как же, — думаю, — так: вчера целую ночь просидел у своего телескопа и ничего не увидел, а сегодня загорелась?» Перестал бросать уголь в топку, встал рядом с отцом. «Смотри, Филипп, вдоль моей руки, повыше моста». Это отец говорит. Взял я бинокль, а сам не то что звезду — Млечного Пути не вижу, до того руки задрожали. Успокоился, навел бинокль в то самое место, где наши ученые предсказали звезду, и… вижу ее! Яркая такая, зеленоватая…
— Ну-с, дальше… — пренебрежительно улыбнулся Ковборин.
— После этого случая, — продолжал Филипп, — как нам с отцом в маршрут отправляться, так я на звезду поглядываю… А у самого в голове вертится: «Неужели и взаправду та звезда, открытие которой предсказывали ученые?» Достал атлас звездного неба. Но сколько ни рассматривал атлас, нашей звезды найти не мог. Решил сходить в астрономическую обсерваторию. Дошел до самого профессора, а тот тоже о звезде не знает. Решили послать запрос.
— Чепуха какая-то! — дернулся на стуле Ковборин. — Абсолютно новых звезд, как вам известно, вообще не бывает в природе. Это взрываются существующие, но еще не обнаруженные звезды. Взрыв придает им огромную яркость. Через стадию взрыва должна пройти каждая звезда, в том числе и наше Солнце… Так, по крайней мере, объясняет оксфордский астроном Милн. В общем, вам ответят, что вашу звезду открыл Гиппарх или Тихо Браге.
Филя сидел красный от волнения. Было видно по всему, что спорить с директором не так-то просто. Нелегко пришлось Филе и в классе.
— Почему, — спрашивали ребята, — ученые, у которых и телескопы и другие точные приборы, не смогли обнаружить звезду, а простой машинист паровоза, любитель астрономии, сделал такое открытие?
— Неужели люди, считающие звезды столько веков, составившие подробнейшие атласы неба, оказались такими простаками? — удивлялась Ольга Минская.
А Милочка Чаркина однажды откровенно при всех нажаловалась Максиму Петровичу:
— В нашем классе сплошь какие-то политические кампании. То челюскинская эпопея, то пушка… Наконец до неба добрались — звезду открыли. Ужасно! Когда на переменах можно будет спокойно отдыхать?
Учитель физики ответил с улыбкой:
— А вот придет ответ из Москвы…
Миновал сентябрь, но ответ из Москвы не шел. Впрочем, другие события отвлекли нас от Филиной звезды.
Вот уже в течение многих вечеров в коридорах раздавался беспрерывный стук молотков, по стенам тянулись провода и сыпалась известка, вызывая ворчанье уборщиц. Это Игорь с группой любителей занимался оборудованием школьного радиоузла.
Мне поручили редактировать школьную стенгазету «Ленинец». Вовка, к удивлению всех, стал посещать драматический кружок.
Трудно рассказать обо всем, что происходило в классе. Серьезно опять озадачило меня поведение Тони. Ее снова видели в архиве, но, когда я спрашивал, чем она там занята, Кочка делала таинственное лицо и уклонялась от ответа. Что она от меня опять скрывает? Вспомнился вечер на берегу Байкала, рассказ про отца…
Как-то в раздевалке, встретившись со мной, Тоня спросила:
— Что ты сегодня намерен делать, Леша?
— Дел много: стенгазету надо выпускать, к уроку с Павлом готовиться.
— Стенгазету отложи, к уроку за полчаса подготовишься. Идем на стадион!
— Нет, ты не сердись, не успею…
— Что ж, была бы честь предложена. А у нас сегодня волейбольная встреча… Интересней надо жить, Лешка! — Тоня взмахнула портфелем и исчезла в дверях.
Спустя несколько дней Милочка Чаркина, загадочно улыбаясь, спросила меня:
— Ты не знаешь, кто это… в кофейного цвета костюме? Ну, который на стадионе Кочке цветы преподнес!
Какой еще там в кофейном костюме? Какие цветы?
Может быть, Чаркина что-то не поняла или нарочно так, чтобы посмотреть, как я прореагирую? Но слова ее задели меня. А вдруг Тоня влюбилась? Вот почему она так весела, много смеется. Ну что ж, это ее личное дело. Да, но отметки по химии, математике! Они стали у нее снижаться! «Нет, — решил я, — это не по-комсомольски — видеть, что человек совершает ошибку и не сказать ему об этом». Я стал ловить подходящий момент для объяснения с Тоней. Наконец этот случай представился.
Как-то после занятий, когда я шел по коридору, из пионерской комнаты выбежала Тоня. Не сказав ни слова, она подскочила ко мне и, взлохматив мои волосы, убежала во двор. В коридоре поднялся хохот, и я почувствовал, что уши мои сделались горячими. «Так. Ладно. Не думай, что это пройдет тебе даром!» — сказал я, отправляясь ее искать. А Тоня уже успела взобраться на яблоню и, пригибая верхнюю ветку, срывала уцелевшие кое-где плоды.
— Как тебе не стыдно! — начал я. — Какой ты пример подаешь своим пионерам… Портишь такое дерево!
Тоня молчала и продолжала срывать яблочки.
— Ой, Лешка, — донеслось сверху, — яблочки такие спелые! Хочешь, я тебе брошу одна?
Круглая твердая ранетка ударилась о мою голову и отскочила в сторону.
— Слезай, говорю! — Я схватился за ствол и стал раскачивать яблоню.
На голову мне посыпались листья, кора. Тоня спрыгнула с дерева.
— Что с тобой, Лешенька?
— Мне нужно поговорить с тобой по серьезному делу, — начал я.
— По серьезному?
Тоня послушно отправилась за мной.
Мы сели на скамью у окна в опустевшем зале.
— Ну говори… — прошептала Кочка и стала беспокойно теребить ленту в косе.
— Видишь ли… — начал я и вдруг понял, что говорить-то мне, собственно, и не о чем. Вернее, не о том мне хотелось. Но я упрямо продолжал: — Видишь ли, через год мы все выйдем на трассы жизни.
— Куда, куда? — переспросила Тоня, и на ее щеках появились коварные ямочки.
— На трассы жизни… — повторил я, чувствуя, что меня бросило в жар. — Понимаешь, все ребята готовятся к этому событию. Становятся серьезными. Много читают. Возьми, например, твою подругу Ольгу. За лето она прочла Белинского, много других книг, думает над своим будущим. Правда, она по-прежнему какая-то индивидуалистка среди ребят, но хорошо играет на пианино, увлекается литературой, английским языком.
— Все это я знаю, а ты… — нахмурилась Тоня. — Ты зазвал меня сюда, чтобы расхваливать Ольгу Минскую?
— Нет, я говорю это затем, чтобы ты не имела недостатков.
— А какие, собственно, у меня недостатки, хотела бы я знать?
— Ты часто ходишь на стадион.
— Верно. Играю в волейбол, а ты отсиживаешься дома. Еще?
— Мало читаешь.
— Откуда тебе это известно?
— Мало. По сравнению с Ольгой, — убеждал я ее.
— Ну, допустим. Дальше?