Странная получается картина, не находите?
И что это за атмосфера? Глушащая любую инициативу? А значит, угнетающая любое творчество? Но простите, опять же Константин Симонов в это же время создаёт прекрасные произведения. И, заметим, нигде в его воспоминаниях даже намёка не промелькнуло о том, что он мог бы написать лучше, да вот мешала ему угнетающая атмосфера, сковавшая его инициативу. Ни строчки об этом. Ни буквы.
Более того, прямо утверждает, что всё, написанное им тогда, написано им было от души.
Иными словами.
Константин Симонов пишет о том, что в душах творилось незнамо что. Одновременно пишет о том, что в его лично душе всё было тогда в порядке.
Он пишет о том, как трудно приходила армия в себя.
Одновременно пишет, что лично ему, старшему политруку Симонову приходить в себя не приходилось. Поскольку в то время лично он никакого» духовного удара» на себе не ощутил.
И сам, добровольно, не под прицелом НКВД, написал в 1941 году пронзительные по чувствам стихи, которые начинались словами» Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас. Ты должен слышать нас, мы это знаем…»
Он потом отрёкся от них, сказал, что ему за них стыдно. Но нигде не упомянул, что написал их против своих тогдашних чувств и убеждений. Убеждения он поменял потом. Когда ему всё объяснили. А тогда, когда небо рвалось над головой, он обращался к нему, как к иконе.
И что, кто‑то поверит в то, что в тот момент он был угнетён той самой» атмосферой»?
Так что же произошло тогда на самом деле?
Да, действительно. Большая часть командного состава в самом начале войны показала себя откровенно слабо. Более того.
Были случаи, и не единичные, когда пример бегства с поля боя подавали рядовым их командиры. Бывало, что бежали они впереди своих подразделений. Сплошь и рядом командиры фактически устранялись от командования своими отступающими подразделениями. Были случаи, когда они попросту из этих подразделений тихо исчезали. Утром встали бойцы с ночёвки, надо двигаться дальше, а командиров нет. Исчезли. Было и такое. Не зря так популярно было в то время сплошь и рядом, когда командиры снимали знаки различия, одевали красноармейское обмундирование. Или вовсе обзаводились цивильными обновками.
Было это настолько повсеместно, что попало даже многократно в художественную литературу о войне. Объяснение было такое, чтобы в случае плена немцы не узнали, что он командир. Конечно, объяснение это неправдоподобно от начала и до конца. Понятно с политработниками, тех немцы в плен не брали, сразу расстреливали. А командиры? Чем грозил им плен больше, чем рядовым красноармейцам? Да ничем. Были, единственно, отдельные лагеря для военнопленных офицеров, вот и всё.
Вспомним некого полковника Баранова из» Живых и мёртвых» Симонова. Почему так сурово отнеслись к его переодеванию в рядовую гимнастёрку герои повести? Да потому что и Серпилин, и Шмаков, и сам Симонов знали, естественно, подлинную причину такого маскарада. Не от немцев прятал своё звание такой командир. Он прятал его от советских же бойцов, встреченных в окружении. Потому что воинское звание обязывает возглавить бесхозных и растерявшихся рядовых красноармейцев. А как же тогда спасаться? Одному‑то спасаться легче. Это воевать одному сложнее. А спасаться легче, вот и всё объяснение.
Посмотрим совсем немного правды о той действительной» атмосфере», которая поразила тогда армию.
К. К. Рокоссовский.»Солдатский долг».
Восстановленная часть главы.
http://militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/01.html
«…Прихватив с собой батарею 85–мм пушек, предназначавшуюся для противотанковой обороны, двинулись вперед к месту предполагаемого расположения КП. Дорога пролегала через огромный массив буйно разросшихся хлебов, достигавших высотой роста человека. И вот мы стали замечать, как то в одном, то в другом месте, в гуще хлебов, появлялись в одиночки, а иногда и группами странно одетые люди, которые при виде нас быстро скрывались. Одни из них были в белье, другие — в нательных рубашках и брюках военного образца или в сильно поношенной крестьянской одежде и рваных соломенных шляпах. Эти люди, естественно, не могли не вызвать подозрения, а потому, приостановив движение штаба, я приказал выловить скрывавшихся и разузнать, кто они. Оказалось, что это были первые так называемые выходцы из окружения, принадлежавшие к различным воинским частям. Среди выловленных, а их набралось порядочное количество, обнаружилось два красноармейца из взвода, посланного для оборудования нашего КП.
Из их рассказа выяснилось, что взвод, следуя к указанному месту, наскочил на группу немецких танков, мотоциклистов и пехоты на машинах, был внезапно атакован и окружен. Нескольким бойцам удалось бежать, а остальные якобы погибли. Другие опрошенные пытались всячески доказать, что их части разбиты и погибли, а они чудом спаслись и, предполагая, что оказались в глубоком тылу врага, решили, боясь плена, переодеться и пытаться прорваться к своим войскам.