Выбрать главу

Александр Кулькин

КОГДА НАША НЕ ПОПАДАЛА

Часть первая

Куда наша попадала

Академик (имя и фамилия удалены по соображениям безопасности) невольно поморщился, слушая стартовый отсчет. И чего он послушался этих вояк, которые притащили команду с космодрома? Как же… «Соображения национальной безопасности. Исторический шаг»… Слушай теперь эту белиберду:

— Сто двадцать, сто девятнадцать, сто восемнадцать. Отошла кабель-мачта…

От капсулы действительно отошла девушка в белом комбинезоне, и потащила в угол жгуты проводков. «Странное у неё имя» — удивился академик, но тут же забыл об этом.

— Сто семнадцать, сто шестнадцать… Продувка, ой, не то… Промывка? Чего? А-а-а, нали… — микрофон отчетливо щелкнул и в зале воцарилась тишина. Впрочем ненадолго, кто-то включил метроном, и вздохнувший с облегчением академик погрузился в свои гениальные думы. Давным-давно он высказал гениальную мысль о возможности путешествия во времени. Мысль была особенно гениальной, так как для страны пришло время платить по кредитам. Платить было неохота, и возможность полностью поменять историю пришлась ко двору. Были взяты очередные кредиты, причём банкиры были поражены ехидными улыбочками высоких договаривающих сторон с легкостью соглашающихся на грабительские проценты. Тогда же из студентов-историков были отобраны Испытатель и его дублеры. И вот десять лет позади, сегодня решающий момент.

Динамик вновь ожил:

— Пять, четыре, три, два, один! Пошла, э-э-э, пошёл родимый, кхе-кхе. Да дайте же огур…

Воцарилось тишина, но академик проморгавшись от яркой вспышки, не скрывая слёз, все смотрел и смотрел на опустевшую капсулу. В голове была только одна мысль, «Когда же, когда волна изменений дойдёт до них?»

По плечу деликатно похлопали. Академик обернулся и с недоумением посмотрел на троих людей в незнакомой форме.

— Вы арестованы. Вот международный ордер на ваш арест. Прошу не оказывать сопротивления, и проследовать за нами.

— Кто вы? У меня, в конце-то концов защита моего правительства. И вообще, в чём меня обвиняют?

— Вы обвиняетесь в преступном хищении кредитов МВФ на общую сумму в сто миллиардов долларов. Согласие вашего правительства получено, вот подпись на ордере. А мы являемся международными аудитполицейскими МВФ. Вы можете хранить молчание, любое ваше слово может быть использовано против вас. И не оглядывайтесь, по уточненным данным, любое вмешательство в прошлое образует параллельную реальность.

Воспитанник волхва Ивашка грустно смотрел на большой мухомор, и размышлял, срезать его или просто пнуть ногой. Срезать не хотелось, надо же было при этом читать гимны из священной книги, и не просто читать, а с выражениями, и соответственными позами. Позы были охальными, и честное слово, Ивашка сильно подозревал, что эти позы нарисовал второй ученик волхва, широко известный в девичих светёлках Кыд. А потом ещё и нож надо мыть в воде ключевой, чистой и безгрешной. И спрашивается, зачем пресветлому волхву мухоморы? Он же ими брезгует, и всегда именует — «заморская зараза». После того как он перед волхованием пробовал курить те листья, что привёз в подарок ушкуйник Спесь, то стал очень настороженно относиться ко всему иноземному. Листья-то ему понравились, но вот предки явились явно не местные, и стали требовать строительства чего-то несуразного, и приношения человеческих жертв. Ужно на что князь незлобив, да и тот хотел было пришибить волхва, за несуразные требования. Людишек в княжестве и так мало, а тут строй какую-то «пирамиду», да потом последних смердов режь… Глупость какая-то. Спесю крепко дали по шапке, и велели по пьяни новые земли больше не открывать. А то в следующий раз вообще какую-нибудь заразу привезёт, вроде того зверя, прыгающего на задних лапах, и отмахивающегося хвостом. Как его Спесь называл? Кенга какая-то. Шибко ловко та кенга прыгала… До ближайшего болота. А там… Бульк и всё. Нет, прав княже. Нечего нам в энтих иностранщинах делать, народу ещё маловато. Вот станем на ноги, и тогда выберемся из лесов и крепко-накрепко объясним всем оставшимся, чтобы к нам не лезли! И людишек своих в жертву приносить не будем, Ярило-то и так взойдёт. Интересно же ему, что нового на свете, чай живой…

На ближайшем холме ослепительно вспыхнул огненный круг, с клубящейся темнотой внутри. Ивашка с сомнением покосился на мухомор, нет, он же его не ел. Так откуда видения? Из круга вывалился, оглашая окрестности исконно местными заклинаниями, какой-то человек. Это, что ещё за чудо? На предка вроде не похож, даже на иноземного. Ладно, ученик поудобней перехватил нож, и с опаской стал приближаться. Круг тем временем погас, и вываленец встал на ноги. Заметив Ивашку, он обрадовался, и пробормотав что-то вроде, «тип нордический, с явной примесью угоро-финского генотипа», громко произнёс:

— Возрадуйся отрок! Ибо воззрел ты на лико бога светлого, и кали ласка, будешь нарекаться лепшим пророком нового Учителя…

Ивашка деловито осмотрел пришельца и задумчиво протянул:

— Ну ты паря, попа-а-ал. За сманивание чужих учеников вира такая, что мало никому не покажется. Да и пророком я быть не хочу, Спесь гутарит, что их камнями побивают. А мне прошлой зимой Машка, коваля дочь, обычным снежком так зазвездила под глаз, что ясным днём Cтожары увидел.

Человек явно растерялся:

— А год какой на дворе?

— Смотря на чьём. У народа тридцать восьмой со дня князя нового, у волхва… — Ивашка пожал плечами, — Не помню точно, по какому календарю он сегодня со Спесем с утра напился. Так что сам у князя и спрашивай.

— Э-э-э… — стал менжеваться мужик, — Слушай, зачем нам сразу князь? Давай посидим, разберемся, покушаем. Дорога у меня дальняя была, проголодался я.

— Не балуй! — строго предупредил отрок, и отступил на пару шагов. — Прошлой весной волота нашего, купцы чужеземные тоже накормили. Так он потом с оглоблей два дня дружину по буеракам гонял. Князь потом ему ещё благодарность объявил, за учения, максимально приближенные к боевым.

— А с купцами что стало? — обалдело поинтересовался пришелец.

— Да кто же их сердешных знает. Они же совсем рядом были, когда волот их пилава откушал. Сильно потом пить хотел, и ругался сильно, когда дружинники хотели его от озера с любимыми раками князя отогнать. Ладно ты мне зубы не заговаривай, пошли к князю!

Во княжеском дворе, попаданец начал с интересом оглядываться, Ивашка же нетерпеливо высматривал своего дядьку, старшего над десятком воев. В большом дворе, стояла нормальная жизнь. Каждый занимался своим делом, но время от времени ровный шум голосов перекрывали причитания из отдельно стоящей избы, поднятой на бревнах:

Ни спрошу-то я, не спрошусь да  Я цюжова цюженина, да  Я цюжова цюженина, да  Я ни свой хлиб-от кушала, да  Я ни свой хлеб я кушала, да  Ни тибя я ли слушала, да  Не тибя я ли слушала, да  Я и слушала тятеньки, да  Я и слушала тятеньки, да  При последнём-то времицьке, да…

Время от времени слова перекрывались высоким, уверенным голосом:

— Так Дуня, этот сундук сюда подвинь. И румяна подай, что от Шемириады привезли.

Да прошу я у тятеньки,  Да у родимоей мамушки.  Да у родимоей мамушки  Да благословленья великого.  Да благословленья великого,  Да чиста сердца ретивого.  Да чиста сердца ретивого,  Да ваше-то благословленьице.  Да ваше-то благословленьице  Да очень мило и дорого.

Ивашку дёрнули за рукав, он обернулся:

— Что ещё?

Пришелец остекленевшими глазами уставился на теремок, и Ивашка проследив его взгляд, снисходительно объяснил:

— Не обращай внимания, традиция, однако. Бояны ведь издавна распевают: «Живёт моя зазноба в высоком терему…» А у нас чай не Европа какая-то, традиции чтим.

— А как она и петь успевает, и командовать сразу? Да ещё и голос меняет.

— Тю, диковинку нашёл. Да этих причиталок в каждой избе по три-четыре валика хранится. С тех пор как Эдька Сонов сын из Тмутараканского княжества свой агрегат привёз, «песнехран» называется, так только ленивый им не пользуется. Он всё пытался его как-то по иноземному назвать, «фонограф» что ли, только не прижилось. Ладно не дергайся, вона дядько идёт.