— Алек? — вновь вопрошает Драгов старший.
Но в ответ всего три слова, меняющие всё.
— Я иду за ней.
Глава 2. Лена
Понимание, из-за чего над головой почернело небо, не сразу находится в пульсирующей от гудящей боли голове. Вокруг туман и шум. Обрывки последних секунд смазаны и расплывчаты. Но одно помню чересчур хорошо — парень с голубыми глазами.
Было наивно полагать, что он дружелюбно настроен, хотя и утверждать, что враждебно — тоже не могу. Есть что-то в нём такое — знакомое?.. Нет, это что-то другое, что пока не могу распознать. Да и куда там? Очень удивительно, что от такого удара об дверцу в голове вообще имеются мысли.
— Лена… — хрипло, почти обессилено лепечет слева голос, и я мысленно чертыхаюсь.
Дьявол!
Нет, не он, Паша. Но один почти неотличим от другого.
Наконец, я заставляю себя окончательно отойти от дымки, затуманившей реальность, и поворачиваюсь в сторону голоса. И вновь чертыхаюсь — на этот раз вслух. Не от того, что бывший друг действительно рядом, а от того, в каком он положении. Глупое, предательское сердце сжимается, которое даже оправдать никак не получается. Он заслужил это, навязываю себе, но на самом деле понимаю, что никто не заслуживает такой участи, какие бы преступления ни творил.
Машина перевернулась. Раз пять, если не больше, пока одно огромное дерево не остановило это безумие. Я не видела, но отчётливо слышала, буквально до самых мелочей, как что-то громоздкое сначала разбивает стекло, проскальзывает рядом с рулём, скрежетом разрезая кожаную обивку, а затем короткий вздох: именно в этот момент Паша понял, что следующей целью станет его грудная клетка, но понял слишком поздно. Наскоро подсунутая ладонь не стала помехой, нет она стала ещё одной целью массивной палки, прошедшей через неё насквозь прямо перед тем, как пронзить его рёбра. Сила была неимоверной: он не смог бы одной ладонью воспрепятствовать законам физики, которые мы с ним изучали весь прошедший год, когда подхваченная по пути палка упёрлась в землю, а вес автомобильного железа буквально насадил его на неё.
И это не ирония. Просто законы кармы в этом мире, слава ушедшим Богам, ещё никто не отменял.
Паша истекает кровью. Она сочится из его ладони, раны вблизи сердца, которое возможно тоже задето, из его рта и носа. Сам он пытается то ли сглотнуть, то ли вздохнуть, но выходит лишь издать ещё один хрип, а затем едва осилившее:
— Уходи…
В недоумении уставляюсь на чертового предателя. Что это? Снизошедшее помилование или запоздалая вина? Но приглядевшись к его глазам, замечаю, что и они залиты кровью лопнувших капилляров. Его лихорадит, из горла вырываются харкающие звуки, и тут до меня доходит: сердце — оно задето. Теперь напрягая слух, отчётливо слышу, как слабо оно борется за каждый следующий удар.
— Уходи! — вновь настаивает он, тратя на требовательный тон слишком много усилий.
Закашливается, изо рта выплёскиваются сгустки крови, и если бы ещё недели две назад от подобного зрелища я потеряла сознание, то теперь смотрю во все глаза, мысленно желая сделать что-то, что усугубило бы его страдания. Мне не совестно. В это чудовище меня превратил он и Датский, за смертью которого наблюдала бы с таким же безобразным вожделением.
— Да уходи же! — продолжает настаивать не чём-то своём предатель.
Невольно болтающаяся до этого правая рука, толкает меня в плечо, и я вздрагиваю в дичайшей брезгливости. И уже собираюсь, зарвавшись, не только отбросить его ладонь, но и помочь палке войти ещё глубже, как поначалу непонятный бред заставляет меня остановиться.
— Здесь… рядом… ты не справи…
Паша снова закашливается, сильнее, что слышится булькающий звук в его горле, но вместе с этим слышится что-то ещё. Шорох и возбуждённое сопение. Несколько секунд требуется мне, чтобы сопоставить одно с другим. И понимание мне не то чтобы просто не нравится. Оно приводит в безумнейший ужас.
Очень-очень медленно поворачиваю голову, и в горле замирает испуганный вздох. На нас смотрят огненно-багровые глаза. Словно терпкое красное вино их цвет, как ни у одного из увиденных ранее гибридов, ярок. Дикий и голодный взгляд жадно внимает то меня, то Пашу. Он сидит на земле всем телом скорчено, его шея изогнута до неприличия неестественно, и словно хищный коршун в замирании наблюдает за своими жертвами.
Я видела их. Это от них неслись со всех ног солдаты, когда мы проезжали к воротам. И даже тогда я уже понимала, что с этими гибридами что-то не так. Одни только святящиеся яростно красным глаза уже говорят о том, что за ними разума вообще нет. Чистый инстинкт. Чистая жажда крови.