«Провались оно все, - оскалился он. – Я не для того столько лет шлялся по Азии, чтобы теперь экономить каждый халк. Я лучше не буду ни есть, ни пить на этой свадьбе, если это удовлетворит его жадность. Зануда Эвмен! Обезьяна напишет ровнее!» Гефестион с разбегу запрыгнул на ложе, сладко потянулся, обнимая подушку. «Багой! Тьфу, проклятый! Отмыть бы его. Весь дворец этими растираниями провонял. Как только Александр его терпит»?
- Гефестион? – невольно прошептал Багой, не сразу разглядев в полутьме македонца. – А где …
Перс осекся, поздно сообразив, что сказал лишнее.
- Я тоже Александр, - ответил Гефестион, переворачиваясь на спину. – Ты пришел станцевать мне перед сном?
- Как прикажешь.
- Как прикажу? Давай позвени своими побрякушками. Глядишь, может, я и усну поглубже. А лучше, пошел вон!
Гефестион открыл глаза. В комнате было темно, и лишь тусклый светильник отнимал у темноты узкий клочок света над столом. Глубокая ночь заполнила собой каждый уголок, обвилась вокруг предметов, словно прятала их от посторонних любопытных глаз. Царь сидел за столом и что-то писал. Длинные волосы, свернутые в жгут, непослушно выбились из-под узла, свисая прядями на лицо. Обмакивая в чернила стилос, Александр вдруг замирал, о чем-то сосредоточенно думая.
«Не может отдыхать, пока все не сделает», - подумал Гефестион, повернулся, подмяв под щеку подушку. «Вот она империя. Его тень и кусочек света. Он завоевывал ее в сражениях, чтобы потом продолжить бороться с ней на бумаге». Сквозь слипающиеся веки Гефестион смотрел, как царь, раз за разом убирал прядь за ухо, а она вновь и вновь падала ему на лицо. «Царь Мира и мир царя, выхваченный из времени этим блеклым светом…». Александр встал, потянулся, поглаживая уставшую поясницу, сделал пару шагов и остановился. Он стоял к Гефестиону спиной, сомкнув руки на шее. Сошедшиеся лопатки, кисти с рельефной сеткой вен, плотно сдвинутые ягодицы, сильные ноги… Сын Аминты любовался своим царем. Нет, Аполлон не так красив, Арес не так храбр, а Афина не так мудра. Воплощенный в человеческое тело бог. Александр обернулся и направился к ложу. Гефестион закрыл глаза, оставив открытой только душу. Он чувствовал, что друг наклонился, рассматривая, спит ли он, потом аккуратно, чтобы не побеспокоить, накрыл одеялом его плечи. И ушел. Опять ушел в свой мир. Дряхлый огонек лениво потрескивал в плошке, совершенно безучастный к тому, что мир меняется здесь и сейчас, а завтра уже не будет прежним.
Гефестион смотрел на Александра из-под прищуренных век, и вскоре Вавилон, Гедроссия, блеск Персеполя смешались в его сознании, увлекая в какую-то сладкую даль, где шуршит листьями старый платан, а цветы так сильно пахнут по утрам; где ветром летит молодой резвый Буцефал, и Александр смеется, открытый миру и будущему.
Гефестион проснулся от того, что спина раскалено ныла, и жар этот пылал уже внутри него. Он хотел повернуться, но понял, что сзади, зарывшись лицом ему в волосы и забросив на него ногу, спит Александр. Был уже почти полдень. Обнаглевшее солнце зависло в проеме окна, бесцеремонно запуская лучи между сплетенными телами. Гефестион поднялся и подошел к столу. План будущей грандиозной свадьбы лежал перед ним, деталями размазанный по несметному количеству листов.
При всей скромности жизни Александр обожал купаться в лучах собственной славы. Окутанный золотом этих лучей, смешанных с пурпуром заката Александр предстал перед войском. Старые вояки, мальчики с бархатом на щеках, женщины, дети смотрели на своего царя. Он, подобный богу взирал с высокого помоста на подданных СЕБЕ. Разноцветная толпа шуршала под ним, словно прибрежная галька, теребимая неугомонным прибоем. Наконец Александр поднял руку, потом вытянул вперед, желая передать свою божественную волю земным существам. Шепот стих, откатившись вдаль, подобно кругам от брошенного в воду камня.
- Друзья мои! – начал Александр восторженно. – Я не говорю вам подданные, хотя я и царь над вами, ибо вы – мои друзья. Многих из вас я знал еще ребенком. Иных вижу впервые, но, тем не менее, всех считаю именно друзьями. Оглядываясь назад сквозь время и расстояния, я скажу вам так: я счастливейший из царей, ибо народ мой любит меня. Я счастливейший из военачальников, ибо войско мое не покинуло меня. Я счастливейший из смертных, ибо мой божественный отец признал во мне сына.
Толпа взвыла. Александр стоял молча, взирая сверху, как тысячи рук в едином порыве взметнулись к нему.
- Слава Александру! Слава нашему царю! – нескончаемым эхом прокатилось по толпе.