Смерть Пармениона последовала почти сразу. Александр боялся. Боялся, что Парменион, в чьем управлении находилась Мидия, не переживет этого, и армия Александра окажется в Арахозии отрезанной от снабжения. Старому вояке повезло больше. Он не успел ничего понять, когда предательская рука вонзила нож в его ребра. Александр сполна воздал ему, отплатив за все заслуги столь чудовищным предательством. «Таков был конец Пармениона, славного как на войне, так и в мирное время. У него было много удач без царя, царю же без него не удалось совершить ни одного великого дела». (3)
Старика передернуло. Окровавленный мешок в руках Полидаманта. Птолемей помнил каждый жест: как тот развязывает тугой узел, переворачивает мешок, поднимает, встряхивает, и по полу к ногам Александра катится голова Пармениона. Царь же носком сапога поворачивает ее, чтобы лучше рассмотреть лицо. Оно спокойно. Полуоткрытые глаза хранят застывший мудрый взгляд. Они смотрят мягко, почти с отцовской любовью. Взглянув в них, Александр отскакивает с криком: «Уберите это»!
Птолемей подумал, что Парменион, пожалуй, единственный из всех мог открыто угрожать царю, то ли в силу собственного бесстрашия, то ли в силу закаленного возраста, не опасаясь нисколько, что когда-нибудь Александр не стерпит этого. Забыв, кто в младенчестве качал его на руках, Александр ни на мгновение не дрогнул, вынося старику приговор, и тем самым переступил черту, за которой терпел больше неудачи, чем славные победы. Согдиана и Бактрия так никогда и не смирились с волей царя, а Индия сразу же забыла о нем, как только он покинул ее пределы.
Александр изменился. Власть сожрала его душу. Захватывая все большие пространства Александр оторвался от своих корней. Становилось очевидным, что уже не он завоевывает Восток, а Восток завоевывает его. Трещина противоречий царя и его командиров превратилась в глубокую пропасть, и уже казалось, он не слышит их с другого края. Оставались еще те, кто мог лавировать между взрывами волн его настроения, но были и те, кто уже до крайности пресытились этим.
Клит Черный. Высокий, основательный, нахрапистый, с густой гривой жестких черный волос, толстокожий и бесцеремонный. Птолемей всегда думал, что боги создавали его, выстругивая неточенными тупыми орудиями. Высказываясь так, словно рубил с плеча, Клит напрочь был лишен дипломатичности и расчетливости. Ошалелый вояка и драчун, словно ищущий неприятностей, Клит с детства нравился Птолемею. Его сестра Лаодоника поощряла дружбу брата и сына Лага, считая, что Птолемей положительно влияет на взбалмошность Клита, хотя уже в юношеском возрасте в любовных похождениях Птолемей оказался куда более рисковым, чем Клит. Филипп тоже любил черноволосого парня за самоотверженную преданность и храбрость, и он быстро продвигался по службе, вскоре став телохранителем царя. Со смертью Филиппа Клит отдался безоговорочному служению его сыну, и все пошло своим чередом. В сражении на Гранике он едва успел спасти Александру жизнь, и с тех пор что-то надломилось в их отношениях. Уже в Месопотамии телохранитель все чаще позволял себе критику в отношении царя, и чем дальше продвигалось войско, тем глубже становились их противоречия. После смерти Пармениона Клит едва мог сдерживаться, и Александр решил отдалить его от себя, отдав в управление Согдиану. Вояка Клит! Можно ли было оскорбить тебя более?! Можно ли было еще больше уязвить рвущуюся гордость?! Бесстрашный Клит! Твою прямоту увенчала такая глупая смерть, чтобы после опорочить и доброе имя! Величие и самоуверенность Александра возрастали все более. Македонцы изнемогали, растворяясь среди варваров, которых все ближе допускал к себе царь. Лесть застлала ум, любое несогласие вызывало в нем приступы болезненного гнева. На самом краю света, в Маракандах в пьяном угаре Александр убил Клита…
Птолемей вздрогнул, словно ощутил его боль.
А после наступила очередь Каллисфена. Ученик Аристотеля, его племянник, до мозга костей эллин, философ, ученый. Гордец, презиравший варваров, сам ставший варваром в глазах Александра. Его твердость была столь велика, что он один прямо мог сказать царю то, о чем другие боялись даже думать. Уже в Бактрии Александр окончательно уверился в том, что свободолюбие и упорная приверженность Каллисфена эллинским традициям пагубно отражается на настроениях воинов и приближенных царя. Открыто и жестоко осуждая желание Александра ввести праскинезу (4), грек высмеял и его мечту стать богом, чего последний уже стерпеть не мог. «Никакой скороспелый плод не бывает долговечным… Я не стыжусь своей родины и не желаю учиться у побежденных тому, как мне почитать царя. Выходит, они победители, раз мы принимаем от них законы, как нам жить». (5) Казалось, Каллисфен унаследовал судьбу Филоты. Он тоже был обвинен в заговоре против Александра, пленен и подвержен пыткам.