Я сглотнула. Потом еще раз. У меня конвульсивно сжалось горло.
- Прощай, Костя.
Потом я быстро развернулась и в беспамятстве поплелась к выходу.
Дождь усилился, намокая мои длинные густые волосы, которые я всегда, по просьбе Кости, оставляла распущенными. Я шла и не понимала, что происходит. Мне казалось, что все это какой-то глупый, страшный сон. А завтра я проснусь, поеду в аэропорт, где меня будет ждать Костя, мой верный и понимающий мужчина, который рад отблагодарить меня за мою прежнюю помощь. До разума не доходила реальность.
Дома...
- Стоп!
Анна удивленно посмотрела на меня.
- Простите, что перебила, но... Что это значит?
Она недоуменно тряхнула головой.
- Вы ушли? - Я никак не могла принять этот факт. И пусть это уже случилось давно, я не могла осознать, что они расстались.
- Да. Я ушла. - Сухо сказала Анна, как будто ее уже кто-то упрекал в этом. Или же она сама.
- Простите... Просто...
- Послушайте дальше.
- Простите.
* Дома, когда я мыла посуду, мама, уже здоровая, подошла ко мне.
- Послезавтра вылет. Знаешь?
Да, я налгала Косте, но я надеялась тем самым напугать его и подстегнуть. Оказалось, что у меня бы не получилось оторвать его от театра, даже если бы я сказала, что вылет через десять минут.
- Да.
- Парень с тобой летит?
Тарелка выпала из рук и разбилась; я даже не отскочила.
- Ах! Ань, ты че? - Мама бросилась к осколкам, потом, плюнув, взяла салфетку. Я неподвижно стояла на своем месте.
- Ну что стоишь-то! Анька! Ну что с тобой?
Я тяжело сглотнула. Потом перевела стеклянные глаза на маму и проговорила тонким голосом:
- Он со мной не летит.
Мама, сидя на корточках с салфеткой в руках, раскрыла рот. Она долго смотрела на меня в таком положении, полностью выражая мое состояние еще в Летнем саду. Потом она встала и забормотала:
- Так, так... Так...
- Я не лечу, никуда не лечу, - я зажмурилась, готовясь заплакать, но тут мама строго отрезала:
- А ну, хватит! Из-за мужика мне еще тут пореви!
Я вдруг моментально успокоилась, вспомнив, какой разрыв перенесла когда-то мама. Да, она права, чего слезы лить? Этим горю не поможешь и проблему никак не решишь. Нужно быть сильной, как мама, и не ломаться из-за ударов судьбы. Нужно показывать свою стойкость, как мама. Я пыталась, но... Знала, что не такая сильная, как она.
- Не летит с тобой парень? Ну, и что? Из-за него тоже не полетишь? А еще чего, - мне нравилось, как в подобных ситуациях мама, из тихой забитой домохозяйки, превращалась в железную леди, по силе характера стоящая всех мужчин на свете. Меня захватила гордость.
- Ты летишь одна. И живешь прекрасно и свободно, так, как давно об этом мечтала. Ты поняла меня?
Я молча смотрела на маму.
- Поняла, я спрашиваю?
- Мама, - простонала я, бросаясь ей на шею, - я тебя так люблю.
Всю ночь я провела без сна, глядела в потолок и пыталась выдавить слезы. Но слезы упрямо не подступали к глазам.
Я положила руки на живот, прокручивая в голове все моменты, проведенные с Костей. Потом на все эти картинки обрушилось здание, задавив их собой и заслонив мой разум клубнями пыли.
Это был театр.
9
На следующий день Костя даже не позвонил. Документы из университета я забрала, с работы уволилась, со всеми попрощалась... Это был ужасный день. Стараясь забыть о трагедии с Костей, я думала о том, что ждет меня в США.
Да, моя мечта.
Я пыталась настроиться только на поездку, но мысли о Косте постоянно мелькали в моей голове, заставляя сердце болезненно сжиматься.
«Тихо, - говорила я себе, - он сделал выбор. И ты должна его принять».
Но я не могла, понимаете? Сначала я была обижена, расстроена, раздавлена, а теперь я ненавидела его. Ненавидела за то, что он так поступил. Он променял меня на театр, на театр, на театр!
В день отъезда я, уже попрощавшись с мамой в аэропорте, села на свое место и посмотрела в иллюминатор. Это был мой первый полет на самолете. Мне стало даже немного страшно.
Когда самолет начал медленно отрываться от земли, я вдруг совершенно четко поняла.
Я больше никогда не смогу позвонить Косте.
Я больше никогда не смогу прийти к нему на квартиру, купить ему хлеба и жирного кефира в пакете.
Я больше никогда не назову его «Костенька» или «Вознесенский-Есенин», глядя ему в глаза.
Я больше никогда не смогу заниматься с ним любовью, обнимать его в постели, засыпать с ним рядом и думать, как хорошо прошел этот день и каким не менее лучшим он будет завтра, вместе с Костей, разумеется.
Я больше никогда не смогу прийти к нему на спектакль, улыбаясь, следить за каждым его шагом, ловить каждую фразу, восхищенно умиляясь: « Это мой любимый играет».