Телохранитель исполнил приказ. Моль встал напротив Эрика.
– Послушайте, доктор. Я хотел бы вас кое о чем спросить. Предположим, вы начали бы меня оперировать, удалили бы старый желудок, поставили новый – и что-то вдруг не вышло. Мне не было бы больно, верно? Ведь я был бы без сознания. Могли бы вы это сделать? – Он пристально смотрел Эрику в глаза. – Понимаете, о чем я? Вижу, что понимаете.
Позади них стоял у закрытой двери невозмутимый охранник, никого не впуская и не давая посторонним услышать этот в высшей степени доверительный разговор.
– Зачем? – помолчав, спросил Эрик. – Не лучше ли просто воспользоваться «люгер-магнумом» Йохансона? Раз вы этого хотите…
– Сам не знаю зачем, – ответил Моль. – Похоже, без всяких на то причин. Может, из-за смерти жены. Скажем так, из-за возложенных на меня обязанностей, с которыми я, по мнению многих, не справляюсь. Я с этим не согласен, но они не понимают всех сторон ситуации. И еще я просто устал, – признался он.
– Это можно было бы сделать, – сказал Эрик чистую правду.
– Вы могли бы?
Глаза его, по-прежнему смотревшие на медика, вспыхнули. Шли секунды.
– Да, мог бы.
У Эрика имелись довольно своеобразные взгляды на самоубийство. Несмотря на врачебный кодекс, этическую основу медицины, он, опираясь на собственный опыт, был убежден в том, что если кто-то хочет умереть, то у него есть на это полное право. Доктор не мог, даже не пытался рационально обосновать подобное убеждение. Данный тезис казался ему очевидным сам по себе. Он не знал никаких свидетельств в пользу того, что жизнь есть благо. Возможно, для некоторых так оно и было, для других же – однозначно нет.
Для Джино Молинари жизнь стала кошмаром. Этот человек был болен, его мучили угрызения совести, угнетала огромная, по-настоящему безнадежная ответственность. Его собственный народ, земляне, не питал к нему доверия, не пользовался он уважением также и у жителей Лилистара. К этому прибавлялись личные проблемы, начиная с внезапной смерти жены и заканчивая болями в желудке.
Эрик понял, что это, похоже, еще не все. Оставались некие факторы, известные только Молю, решающие, о которых он не собирался никому говорить.
– Так вы сделали бы это? – спросил Молинари.
Эрик долго молчал, наконец ответил:
– Да, сделал бы. Это должен быть договор между нами двоими. Вы меня попросите, я исполню просьбу, и на этом все закончится. Это было бы исключительно наше дело.
– Да, – кивнул Моль, и на его лице отобразилось облегчение.
Он слегка расслабился, обрел минутное спокойствие.
– Теперь я понимаю, почему Вирджил вас рекомендовал.
– Однажды я хотел сделать это с собой, – признался Эрик. – Совсем недавно.
Моль резко обернулся и уставился на доктора столь пронзительным взглядом, что тот будто прошил его насквозь, вонзился в самые глубины души.
– В самом деле? – спросил Джино.
– Да, – кивнул врач.
«Потому-то я и могу тебя понять, поставить себя на твое место, даже не зная точных причин», – подумал он.
– Но я хочу знать причины, – сказал Моль.
Его слова настолько напомнили Свитсенту телепатическое чтение мыслей, что он остолбенел, не в силах отвести взгляд от проницательных глаз собеседника. Внезапно он понял, что Генсек вовсе не обладал никакими парапсихологическими способностями. Дело было совсем в другом.
Моль протянул руку, Эрик машинально ее пожал и почувствовал, что не может освободиться. Джино не отпускал его ладонь, сжимал ее так, что боль пронизывала до самого плеча. Молинари пытался лучше к нему приглядеться, понять все, что только удастся, как еще недавно Филлис Эккерман. Но он не придумывал никаких гладких, простых теорий. Ему нужна была правда, причем высказанная самим Эриком Свитсентом.
Эрик вынужден был рассказать Молю, что случилось. У него просто не оставалось другого выхода.
Речь в данном случае шла, в общем-то, о мелочи. Если бы доктор кому-нибудь об этом рассказал – а он никогда не был настолько глуп, чтобы излагать эту историю хоть кому-то, – его совершенно справедливо сочли бы идиотом. Или, что еще хуже, душевнобольным.
– Речь идет об одном случае с…
– Вашей женой, – закончил Моль, не отводя взгляда от Эрика и не отпуская его руку.
– Да, – кивнул медик. – И с моими видеозаписями превосходного комика середины двадцатого века Джонатана Винтерса.
Именно эта коллекция послужила поводом для того, чтобы впервые пригласить к себе Кэти Лингром, которая выразила желание зайти к нему домой и посмотреть несколько сцен.