Он уже был готов бежать со своей новой находкой в парк, но опять наткнулся взглядом на сервант с фарфоровыми статуэтками. Скорпиус замешкался. Он быстро подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор, проверяя, не идет ли бабушка; убедившись, что ему ничто не угрожает, Скорпиус приблизился к серванту. «Нет, что ты, я не забыл про тебя, — сказал он фарфоровому зайчику. — Как ты мог так подумать? Погоди, сейчас я помогу тебе слезть… то есть, выйти из темницы». Подтащив стул к серванту и достав с него зайчика, Скорпиус прижал его к груди, раздумывая, как бы спасти бедняжку из плена коварного Темного Лорда. Вдруг его осенило. Он вприпрыжку (сервант опять зазвенел, будто тоже радовался освобождению зайчика) подбежал к окну, не без труда распахнул его — должно быть, окно давно не открывали, на Скорпиуса даже посыпалась облупившаяся краска — и посадил зайчика на подоконник. «Беги! — шепнул он ему. — Ты свободен! Только поторопись — слуги Темного Лорда скоро будут здесь. Подожди… Давай я проверю, безопасен ли путь».
Скорпиус высунулся в окно; в лицо ему дохнуло вечерней сыростью, смешанной с запахом полыни и ежевики. Скорпиус закрыл глаза и втянул носом воздух. «Путь свободен, — прошептал он. — Не сомневайся — я всегда чую опасность». По правде сказать, он понятия не имел, чем пахнет опасность и как ее можно почуять, но персонажи его книжек нередко произносили эти слова, и Скорпиус решил притвориться, что он тоже обладает этой необыкновенной, присущей всем настоящим героям способностью. «Спасибо тебе, — печально сказал зайчик, — но я не могу уйти без своих друзей, которые всё еще томятся в заточении у Темного Лорда». Скорпиус оглянулся на сервант, на котором выстроились остальные статуэтки: белоснежный кудрявый ягненок, улыбающиеся друг другу пастух и пастушка, нарядный, похожий на девочку, клавесинист и ребенок с ложкой, наказанный Темным Лордом за то, что не слушался маму. «Спаси нас, Скорпиус! Спаси нас!..» — повторяли они слабыми — как и положено узникам — голосами.
Скорпиус заколебался. Конечно, с одной стороны ему совсем не хотелось сердить бабушку, но с другой… как он мог не прийти на помощь несчастным пленникам Темного Лорда? Решив, что потом поставит всё на место, он быстро собрал статуэтки с серванта и аккуратно расставил их на подоконнике рядом с зайчиком, расположив в том же порядке, в каком они стояли на серванте. «Теперь вы можете идти, — сказал он им торжественным шепотом. — Вместе вам будет легче преодолеть долгий путь к волшебному городу. Прощайте! Возможно, мы больше не увидимся». «Постой, а как же ты? — удивились статуэтки. — Неужели тебе не хочется отправиться с нами?». Скорпиус хотел ответить им, что он бы обязательно к ним присоединился, если бы не одна важная загадка, которую он должен разгадать, — но в этот момент снаружи, откуда-то снизу, послышался знакомый голос.
Обрадовавшись — и в то же время боясь разочароваться — Скорпиус высунулся в окно и посмотрел вниз, туда, где виднелись ступени, ведущие в дом. На верхней ступени, у самой двери, стояла бабушка; она будто бы пыталась загородить собою дверной проем. А напротив нее… Скорпиус почувствовал, как радость вспыхивает в нем колючим фонтанчиком, словно конфета с пронзительной, до дрожи, кислой шипучей начинкой: да, в этом не могло быть сомнений! — напротив бабушки стояла мама.
Скорпиусу захотелось крикнуть прямо отсюда, из окна: «Мама, мама, я здесь!», но он сразу же вспомнил о рассыпанной шкатулке с нитками, сдвинутом стуле и расставленных на подоконнике статуэтках и затаился. Поскорей бы бабушка ушла — тогда Скорпиус бросится вниз, перепрыгивая через ступеньки, выбежит в холл и, кинувшись к маме, прижмется щекой к ее жесткому платью, пахнущему теплом и духами…
Мама о чем-то спорила с бабушкой. Прислушавшись, Скорпиус разобрал:
— Вместо того чтобы поддержать меня, вы продолжаете…
И резкий голос бабушки:
— Я всегда была против вашего брака. Я знала, что ничем хорошим это не кончится! Ты погубила моего сына, Астория! Как смеешь ты приходить в мой дом и предъявлять совершенно немыслимые требования?
— Я мать! Я имею право! — мама повысила голос. — Вы можете оставить себе Драко, но Скорпиуса я заберу, и вы мне не помешаете!
Бабушка сложила руки на груди.
— Скорпиус — Малфой, — сказала она надменно. — И он останется в Малфой-мэноре.
Мама хотела что-то ответить, но вдруг закрыла лицо руками, отвернулась и почти побежала прочь, быстро скрывшись за кронами буков. Бабушка еще некоторое время постояла на ступенях, глядя ей вслед, а потом вошла в дом и закрыла дверь. Скорпиус догадался, что бабушка — как до этого папа — поругалась с мамой из-за того, с кем будет жить Скорпиус. Тоскливое тянущее чувство в животе вернулось. Темная фигурка мамы уходила всё дальше и дальше, растворяясь в зеленых вечерних сумерках, и Скорпиус, не выдержав, вылетел из комнаты и бросился вниз по лестнице. Навалившись на тяжелые двустворчатые двери, он с трудом открыл их и выбежал в парк.
«Мама! — закричал он, силясь услышать мамины шаги. — Мама, мама!». Не дождавшись ответа, Скорпиус побежал по дороге мимо мрачных буков, шлепая по лужам и едва не поскальзываясь на мокрых от дождя камнях. Вечерние шорохи окружили его, сырой воздух холодил легкие, вокруг сгущался туман, но Скорпиус всё бежал и бежал, крича «мама!», до тех пор, пока не уперся в ворота Малфой-мэнора. Взявшись за прутья ворот, он потряс их, но на этот раз ворота оказались заперты. Тогда Скорпиус прижался лицом к прутьям и снова крикнул в туман…
В дом он вернулся дрожащим и промокшим до нитки. Едва Скорпиус вошел, он услышал сердитый голос бабушки, выговаривающей кому-то:
— Это была последняя капля, Тилли! Последняя капля! Мало того, что ты перевернула все мои принадлежности для вышивания и опять забыла передвинуть стул на место, так ты еще и перенесла статуэтки с серванта на подоконник! Как это в голову тебе пришло, Тилли? Разве ты не знаешь, какое наказание ждет домовых эльфов за подобные выходки?
Скорпиус похолодел. Стараясь не шуметь, он прокрался через холл и увидел бабушку: она стояла посреди комнаты, тонкая, черная и злая, а перед ней, опустив голову, съежилась девушка-домовой эльф. Она тихонько хныкала и вздрагивала всякий раз, когда хозяйка произносила ее имя, но ничего не отвечала.
— Твой проступок переполнил чашу моего терпения! — продолжала Нарцисса. — Каждая вещь в этом доме должна стоять на своем месте, и я не позволю, чтобы слуги пренебрегали этим правилом! Ты больше не будешь моей камеристкой, Тилли. Передай Найтмеру: отныне ты чистишь камины.
Домовой эльф, всхлипывая, проблеяла: «Да, госпожа» и побрела прочь, а Скорпиус вдруг почувствовал, что больше не может сдерживать слезы. Заметив, что бабушка направляется в его сторону, он скользнул под узкую лестницу, ведущую к пустующим комнатам для прислуги. Там, в пахнущей сыростью темноте, Скорпиус опустился на пол, обхватил себя руками и беззвучно заплакал.
Размазывая слезы по лицу, он с горечью думал о том, что папа обманул его: они с мамой вовсе не помирились; вот почему папа ведет себя так странно: он тоже скучает по маме, но бабушка не пускает ее к нему. Скорпиус вдруг почувствовал, что ненавидит бабушку всем сердцем — ненавидит куда больше, чем злую учительницу Трансфигурации, вечно снимающую с него баллы за поведение, и даже больше, чем одноклассника-забияку, обзывающего Скорпиуса «Пожирателем Смерти». Скорпиус пообещал себе, что даже если бабушка попытается задобрить его яблоками в карамели, он всё равно будет ее ненавидеть и не станет есть ее противные яблоки.