Он не сомневался – теперь охота идёт на них, и всё крепче сжимал вспотевшими ладонями ружьё. Он знал – без боя не сдастся.
Наконец Старший подал знак расслабиться. Кажется, никого здесь не было, кроме самих егерей, их усталости и монстров, порождённых измученным разумом. Младший шумно выдохнул, размял шею, улыбнулся довольно, словно охота уже кончилась, девчонка нашлась, а премию перечислили. Осталось только вернуться в посёлок. Осталось только…
Не успел он неуклюже пошутить про их странную и жуткую охоту, как что-то прыгнуло к ним из темноты, чёрное, тяжёлое, невообразимое, воплощённый кошмар из предрассветного сна. Оно приземлилось между егерями, мотнуло лобастой головой, из распахнутой пасти донеслось густое ворчание. Младший оцепенел, словно в землю врос, пальцы на спусковом крючке застыли. Глупая шутка так и осталась клокотать в горле, не давая вдохнуть.
Тварь разделила напарников вернее самой высокой стены, самой глубокой реки. По ту сторона кошмара застыл Старший, побелевший, как призрак, как мел. Он тоже не вскинул ружьё, не прицелился в тварь, хоть она и была близко, на расстоянии вытянутой руки – только протяни ладонь и схватишь за холку.
Но как бы близко она ни была, как бы ни рычала, мотая крупной, тяжёлой головой, Старший не мог её рассмотреть. Ни контура тела, ни шерсти, ни клыков в распахнутой пасти. Словно огромный костяк растворялся в окружающей темноте, переходил в завихрения дыма и тьмы, не имея ни плоти, ни веса. Стреляй, не стреляй, всё равно пуля насквозь пройдёт.
Тварь словно услышала его мысли, медленно повернула к нему башку. Свет фонаря поблек, заблудился в черноте кошмара, только на мгновение выхватив очертания вытянутой морды, лишь отдалённо похожей на волчью.
У твари не было глаз.
Узкая пасть, тяжёлый череп, мощная шея. Тусклая чернота призрачной плоти. Оно не могло видеть, просто нечем ему было видеть, но оно смотрело, и от его взгляда терновые колючки из зеленоватого льда подбирались к сердцу.
«Если выстрелю – попаду в Младшего», – с ужасом успел понять Старший, пытаясь совладать со страхом, но непослушные, словно онемевшие руки всё равно медленно поднимали ружьё. Опасность! – кричал инстинкт. Опасность! – вторило натренированное тело. Бей или беги, бей или беги, бей или…
– Ложись! – хрипло каркнул Старший за миг до того, как судорожно дернулись пальцы на спусковом крючке.
Он успел. Выстрел прошил тварь насквозь, взрыхлил палые листья, выбил фонтанчик пыли и комьев из земли, но Младшего не задел. Тварь коротко рявкнула и длинным прыжком бросилась прочь. Словно явилась только себя показать.
Только после этого в ноздри ударил тяжёлый звериный дух, вонь мокрой шерсти и несвежей спекшейся крови.
Старший обессиленно прислонился к дереву, чувствуя, что ноги его не держат. Бешено колотилось сердце, отсчитывая вдохи и выдохи, он наблюдал, как поднимается Младший, проверяет ружьё и фонарь и только потом отряхивается.
Он всё-таки улыбнулся во все зубы, голос подрагивал, но почти незаметно, только лихорадочный блеск глаз выдавал его да побелевшие костяшки пальцев.
– А неплохая вышла охота! Знатная добыча будет!
– Если сами добычей не станем.
Старший хотел одёрнуть напарника, напомнить об опасности, о серьёзности, о долге, а вышло – продолжение шутки, дурной каламбур, отчаянный смех в лицо неименуемой жути.
На многих зверей охотились егеря, одинаково спокойно выходили и против бешеного волка, и против безумного волколака; и неживых тварей, порчей и злом из могилы вырванных, обратно в могилу укладывали. Если у твари была плоть, была кость и была кровь, они могли её убить или изловить, накинуть намордник или удавку.
Но они не знали, как бороться с кошмаром, который не брали пули, а клыки и когти одинаково легко рвали как листья на земле, так и плоть на костях.
Но охота ещё не закончилась.
Они успели пройти не больше полусотни шагов, колени ещё подгибались, а пальцы болели от напряжения, когда откуда-то раздался тонкий детский крик.
И он не обрывался.
Вокруг участка было шумно и людно, даже слишком, пожалуй. Кто-то координировал егерей, кто-то в очередной раз допрашивал местных, пытаясь выжать ещё хоть капельку наблюдений или слухов. Откуда-то доносился тихий нечеловечий вой, едва слышимый, словно приглушённый толстыми стенами, но от него воздух вибрировал, горло пережимало, а позвоночник болезненно выпрямлялся.