А потом на меня вышел отец. Точнее говоря, он вышел на Яра и лишь поэтому задержался. С самой первой секунды, как только душа начала покидать мое тело, отец все почувствовал. Он почувствовал и то, как резко оборвался поток моей души. И отчаяние, когда я стояла на крае крыши, тоже.
Отец все знал.
Ему не требовалось объяснений и слов. Может быть, поэтому я и люблю его до сих пор – хотя не имею права теперь называться его дочерью, пусть отец и утверждает обратное.
Тетя рассердилась на нас, когда узнала, что ее заставили забыть все свое магическое прошлое. А мне временами больше всего именно этого и хочется – забыть. Но я слишком хорошо помню все до мельчайшей детали.
Итак, отцу требовалось какое-то время, чтобы достать номер Ярослава (через мою маму, подумать только – у бабушки Яра, Валентины, весь тот вечер не было электричество, а телефон разрядился, так что связаться с ней отец не смог). Так и мама обо всем узнала… Отец позвонил, и Яр долго разговаривал с ним по телефону, не отходя от меня ни на шаг, будто я могла вскочить с дивана, на который меня так заботливо положили, подбежать к окну и закончить начатое. Я, кажется, пыталась вслушаться, я даже что-то понимала, – но сейчас не вспомню ни единого слова. Примерно как после невероятно важной лекции, материал которой будут спрашивать на экзамене.
Где-то через час после всего, что произошло и произошло почти, отец уже оказался рядом со мной. А ведь совсем немного оставалось, чтобы его дождаться… Как же так получилось, что я не дождалась?..
Это оказалось так странно – видеть его рядом с Яром. Они были такими разными – отец и Яр, – но смотрели на меня так похоже, что я, не выдержав, отвернулась. И наконец заплакала, только тогда начав осознать, что же на самом деле со мной произошло.
Отцу не требовалось задавать вопросов. Он тихо подошел ко мне, коснулся предплечья, волос, щеки. Я почувствовала, как внутри разливается тепло, но вся трагедия заключается в том, что теперь мне остается только чувствовать, причем чувствовать гораздо меньше, чем прежде (чувства тоже требуют отдачи), а сама я уже никогда ничего не сделаю…
Отец не стал меня осуждать. Я думала, он будет это делать – я в который раз ошиблась. Но, кажется, отец понял, что в этом нет никакого смысла. Вскоре рядом оказалась еще и Милана, ее чудесные карамельные волосы были собраны в небрежный пучок, и я, почувствовав ее, осмелилась обернуться – и заметила, что Милана плачет вместе со мной. А лицо Яра в тот момент… мне, пожалуй, не нужно было его видеть, но я его увидела. Страх, беспокойство за меня, горечь… в этом не было ничего смешного, но мне вдруг стало так смешно – и от его лица, и от себя самой, и от ситуации, что я решила не сдерживать себя и рассмеялась.
Можно обойтись без медицинских справочников, чтобы понять, что у меня началась истерика.
Вдоволь насмеявшись, я начала задыхаться, захлебываясь слезами, и тогда отец не выдержал. Прижал меня к себе, но не в легком приветственном объятии, а в желании успокоить. А потом внутри будто что-то ударилось о стенку (я покачнулась) – и душа (ее жалкая частичка) упала на дно.
Она была со мной, но моей уже не была.
Это как магнит на холодильнике – ты можешь на него смотреть, но в то место, где ты побывал когда-то, это тебя не возвращает.
Впрочем, мне все же действительно стало лучше. Или, я бы сказала, мне вдруг стало абсолютно безразлично. Это самое страшное.
Отцу позвонили.
Только после этого все собравшиеся в комнате (кроме, конечно же, меня) узнали, что Матвей мертв. Ну и что совсем недавно он существовал, конечно. В самом деле существовал. Не был плодом моего больного воображения. А я была его убийцей. Теперь убийцей я стала по-настоящему.
И в этот момент моя история почти подошла к концу (а я ведь так хотела завершить ее еще раньше).
Мы пробыли у Яра до раннего утра. Почти все это время я молча прижималась к дивану. Потом меня поили чаем. Все сидели на кухне, а я – и Яр – в гостиной, на том самом диване, где я уже ночевала единожды. И пили чай. Вкус я не чувствовала, тепло тоже, но старательно пила. Яр ничего не спрашивал. Не осуждал. Вообще не говорил никаких слов, кроме «Не слишком горячая вода?», «Принести еще?». Я мотала головой из стороны в сторону.
Я теперь была не ведьмой. Зато преступницей. Какая прекрасная смена статуса.
Я наблюдала за ним, стараясь, чтобы Яр этого не заметил. До этого я от него отказывалась – теперь Яр откажется от меня сам. Такая я уж точно ему не нужна.
Как только рассвело, отец повез меня в мой родной город несмотря на все запреты магического общества, яростно занявшегося расследованием моего дела. Он выглядел уставшим, постаревшим в одно мгновение, но держал руль уверенно (и по телефону разговаривал холодно и непреклонно). Мы с Миланой сидели на заднем сидении – Милана прижимала меня к себе и осторожно гладила по волосам, а я не пыталась вырваться. От нее пахло медом и цветами, казалось, будто она сама излучает сияние, а мне, потерявшей собственный источник света, только и остается, что тянуться к другим…