— Хорошо, — она чмокает его в губы, поднявшись на вытянутых руках. — Надо бы в прачечную бельё закинуть.
Это верно. Если простынь хорошенько просушить, её можно будет ставить, облокотив о стену, как кусок фанеры.
Кали встаёт с постели, лениво протягивается, вставая на носочки. Её тёмные волосы сильно кудрявятся от влаги. Когда она поднимает над головой руки, её округлая, упругая грудь становится ещё привлекательнее. Немыслимо красивая девчонка.
— Мне нужно в бар заглянуть, — заметив, как посерьёзнел его взгляд добавляет. — Я знаю, тебе это не очень нравится, но сам понимаешь, — она пожимает плечами, надеясь, что объяснять не придётся. Лезть в бутылку и доказывать свою независимость смысла не имеет никакого, Кали просто не хочет, чтобы он взваливал её проблемы на себя. — Что делать с ключами?
— Оставь себе. Я вторые у брата возьму.
Неплохо бы забрать ещё одни у Риты. Ей-то они точно уже не нужны, да вот пересекаться с ней ради такой мелочи совсем не хочется. Он давно отпустил её с миром, теперь здесь живёт Кали. В его квартире и в его сердце.
— Спасибо за то, что помогаешь мне. Я ценю это. Очень, — говорит Кали начистоту, словно чистосердечное признание делает, которое, как известно, облегчает вину. А она чувствует вину. Стоило сказать это раньше, а не изображать из себя каменную стерву, которой она вовсе не была. Но всё случилось, как случилось, и хорошо, что именно так.
— Я знаю, — отзывается Кайл. Такое бывает, когда видишь человека впервые и сразу же понимаешь, что он твой. Наверное, в тот день, когда он впервые увидел её, произошло именно это. Наверное, будь это не так, он забрал бы Суареса и никогда больше не вернулся в её бар.
— Ты яичницу с беконом любишь? У меня здорово получается. — По пути в душ Кали заглядывает на кухню. — Кстати, не помнишь, куда я пучок зелени сунула? Мне кажется, в машине остался.
— Кали. Выходи за меня. — Вырывается изо рта само, как результат сентиментальных размышлений, которыми до отказа заполнился размягченный после секса мозг. Кайлу вдруг начинает казаться, что всё это уже было с ним, что Кали всегда была здесь, что они знакомы всю жизнь. Он хотел бы чтобы Кали родила ему детей. Он любил бы их больше жизни.
— Ты спятил? — с кухни доносится удивлённый голос. Кайл готов согласится с этим утверждением. Пусть это глупо, не вовремя и не в их положении. Кайл уверен, что никогда ничего правильнее в жизни не говорил.
Трель телефона обрывает затянувшееся молчание. На экране высвечивается телефон Коула.
— Через час у Рори в «Раз, два». Этот говнюк согласился только на своей территории, когда я ему про тебя сказал. Зассал, что ли? — хмыкает в трубку брат. Кайл косится на дверь ванной — Кали успела проскочить туда без него. Завтракать ей придётся одной, он успеет только душ принять. И конечно же, куда и зачем он едет, он ей не скажет.
— Я понял.
— Только давай сначала к нам, — Кайл отключается и сгребает постельное белье на пол. В прачечную действительно стоит заскочить на обратном пути.
***
— Рассказывай, — лениво роняет Кайл, падая на диван мягкой зоны. Следов крови здесь больше нет, обивку сменили, сменили стулья. В груди зудит какое-то паршивое чувство. Здесь недавно умер человек, а ему хоть бы хер.
Кайл никогда не считал, сколько трупов разной степени разложения перевидал на своей работе — успел привыкнуть, очерстветь. Даже будучи в банде он столько дерьма не видел, сколько видел сквозь прицел табельного пистолета. В первый год стажерства его пару раз вывернуло прямо на асфальт, а потом всё пошло по накатанной. И всё это как-то грустно. Как грустно и то что он, по сути, снова возвращается к истокам. Назначенная «стрела» с Диего тому подтверждение.
— Данэм, короче, собирался этот товар слить, у них там многоходовка какая-то наверху. Говорит, так надо было. — Коул плюхается напротив, остервенело тряся шейкером с протеиновым коктейлем. Он рассказывает ему о той заварухе с наркотой, из которой «Хантеры» едва ушли на своих ногах. Но не все. — Человек, говорю, мой погиб, нельзя было предупредить? Он, сука, сказал мне, что не натурально бы вышло. Им там наверху вообще похуй на нас, хоть все мы тут передохнем, — Коул едко, зло усмехается, глядя куда-то в сторону. Наверное, прокручивает в уме разговор. — Двести кусков дал на всех. Мы, конечно, матери его большую часть скинули, — он неосознанно бросает взгляд на место, где умирал его человек, опустошает шейкер в три больших глотка и с грохотом ставит его на стол.