— Какие именно у тебя отношения с графом? Франческа так и ахнула:
— Мама!
— Это совсем не праздный вопрос.
— Это самый что ни на есть праздный, вернее, самый что ни на есть глупый вопрос из всех, когда-либо слышанных мною! Майкл мой двоюродный брат.
— Он двоюродный брат твоего покойного мужа, — поправила ее Виолетта.
— Он и мой двоюродный брат, — резко возразила Франческа. — И мой друг. Боже правый! И это ты говоришь! Мне и в голову не приходило… Майкл!
Но истина заключалась в том, что в голову ей это приходило. Из-за болезни Майкла все остальное отступило на второй план: у нее было столько хлопот у постели больного, что она почти сумела заставить себя забыть о том потрясшем ее мгновении, когда в парке она взглянула на него и что-то возродилось к жизни в ее душе.
Что-то такое, что, как она была совершенно уверена, умерло в ее груди четыре года назад.
Но слышать, как ее мать поднимает эту тему… Боже правый, как же это было унизительно! Невозможно, совершенно невозможно, чтобы в душе ее зародилось влечение к Майклу. Это было бы как-то нехорошо. Действительно нехорошо. Это было бы… ладно, пусть просто нехорошо. Ни одно другое слово не описало бы ситуацию точнее.
— Мама, — сказала Франческа, очень стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. — Майкл был не совсем здоров последние дни. Я тебе говорила.
— За семь дней могла бы пройти и самая сильная простуда.
— Возможно, дело в том, что он приехал из Индии, — сказала Франческа. — Не знаю. По-моему, он понемногу поправляется. Я сейчас помогаю ему устроиться в Лондоне. Он ведь отсутствовал очень долго, если ты не забыла, и ему надо принять на себя свои новые обязанности, которые несет с собой титул графа. Я полагаю, что мой прямой долг помочь ему в этом. — И она с решительным видом посмотрела на мать, весьма довольная своей небольшой речью. Но Виолетта ответила на это только:
— Увидимся через час, — и ушла.
Ушла, оставив Франческу в состоянии, близком к панике.
Майкл как раз наслаждался выпавшим ему мгновением тишины и покоя — не то чтобы он лишен был тишины, но покоя ему малярия оставляла мало, — когда Франческа, запыхавшаяся и с блуждающим взглядом, ворвалась в его спальню.
— У тебя две возможности, — сказала, вернее, выпалила она.
— Только две? — поинтересовался он, хотя представления не имел, о чем речь.
— Брось свои шутки.
Он подтянулся и сел в постели.
— Франческа? — осторожно начал он, так как опыт его свидетельствовал о том, что, имея дело с особой женского пола в подобном состоянии, следует действовать с осторожностью. — С тобой все в поряд…
— Моя мать едет навестить тебя, — перебила она его.
— Сюда едет? Она кивнула.
Приятного, конечно, в этой новости было мало, но все равно он не понимал причины ее лихорадочного волнения.
— Зачем? — вежливо осведомился он.
— Она думает… — Франческа не договорила, так как у нее перехватило дыхание. — Она думает… О Боже! Ты представить себе не можешь, что она думает!
Так как она не стала развивать тему далее, Майкл широко открыл глаза и протянул руки вперед в нетерпеливом жесте, как бы спрашивая тем самым: «А нельзя ли подробнее?»
— Она думает, — вымолвила наконец Франческа, — что у нас с тобой роман.
— И это при том, что в Лондоне я всего неделю, — задумчиво протянул он. — Какой я, оказывается, шустрый!
— Как ты можешь шутить на эту тему?! — воскликнула Франческа.
— А как ты можешь относиться к этому серьезно? — парировал он.
Но конечно же, Франческа не видела тут ничего смешного. Для нее шутить на такую тему было бы немыслимо. Для него же…
Для него вообще все было по-другому.
— Я в совершеннейшем ужасе, — объявила Франческа. Майкл только улыбнулся ей в ответ и пожал плечами, хотя самолюбие его было несколько уязвлено. Можно было понять, что для Франчески неожиданной была сама мысль о возможности романа между ними, но все-таки описывать свои чувства словом «ужас»! Любой мужчина, услышав такое, обиделся бы.
— Так какие у меня две возможности? — вернулся он к прежней теме.
Она непонимающе уставилась на него.
— Ты сказала, что у меня две возможности. Франческа захлопала глазами и в своем замешательстве показалась бы ему восхитительной, не будь он так раздосадован ее нескрываемой яростью.
— Я… я забыла, — сказала она наконец. И застонала: — О Боже мой! Что же мне делать?
— Недурно бы для начала взять себя в руки, — заговорил он таким резким тоном, что она испуганно дернулась и даже повернулась к нему. — Прекрати истерику и подумай хорошенько, Фрэнни. Ведь речь идет о нас с тобой.
Твоя мать очень скоро поймет, насколько нелепы ее подозрения. Подумает обо всем как следует и поймет.
— Я именно это ей и сказала, — отозвалась Франческа в лихорадочном волнении. — Я хочу сказать — ведь это же бог знает что! Надо же, вообразить такое!
Он-то как раз вообразить такое мог и воображал, что и прежде создавало немалые трудности.
— Ведь это что-то уму непостижимое, — продолжала Франческа, расхаживая по спальне. — Как будто бы я… — Она обернулась к нему с преувеличенным жестом отчаяния. — Как будто бы ты… — Не договорив, она подбоченилась, а затем, явно распростившись с намерением стоять на месте, принялась метаться по спальне снова. — Как ей только в голову могло прийти такое?!
— Никогда еще я не видел тебя в таком гневе, — заметил Майкл.
Она остановилась и уставилась на него так, словно он был идиотом. Да еще о двух головах к тому же. А может, и с хвостом.
— Право, тебе стоит все же постараться успокоиться, — сказал Майкл, прекрасно понимавший, что слова его окажут прямо противоположный эффект. Женщины терпеть не могут, когда им говорят, что им следует успокоиться. Особенно такие женщины, как Франческа.
— Успокоиться? — отозвалась она и накинулась на него с такой яростью, будто в нее вселились все фурии разом: — Успокоиться?! Боже правый, Майкл! Ты что, опять бредишь?
— Вовсе нет, — ответил он невозмутимо.
— Ты вообще понимаешь, о чем я?
— Вполне, — огрызнулся он с той любезностью, с какой отреагировал бы любой мужчина, чью мужественность и удальство посмели поставить под сомнение.
— Это какое-то безумие, — сказала она. — Настоящее безумие. Надо же, роман — и это вот с таким-то, как ты!
Право, с тем же успехом она могла взять нож и просто лишить его мужского достоинства.
— Вообще-то, Франческа, — заговорил он с наигранной кротостью, — в Лондоне есть много женщин, которые были бы очень довольны, если бы у них со мной был, как ты выражаешься, роман.
Франческа резко поджала губы.
Он поднял брови и откинулся на подушки.
— Некоторые женщины сочли бы роман со мной большой удачей.
Она одарила его свирепым взглядом.
— А некоторые, — продолжал он, прекрасно сознавая, что не следовало бы дразнить ее так, — не побрезговали бы учинить драку со своими товарками ради одной лишь возможности…
— Прекрати! — рявкнула Франческа. — Боже мой, Майкл! Иметь столь преувеличенное мнение о своей мужской привлекательности — это же просто некрасиво!
— Мне говорили, что мнение это вполне обоснованно, — заметил он с томной улыбкой.
Лицо ее залилось краской.
Он наблюдал за ее смущением не без удовольствия. Он, конечно, любил ее, но ему все равно страшно не нравилось то, что она делала с ним, и не настолько он был великодушен, чтобы вид мучений, которые она сейчас испытывала, не доставил ему некоторого удовлетворения.
Ведь ее страдания были лишь малой долей того, что испытывал он, да еще изо дня в день к тому же.
— Не желаю ничего слышать о твоих амурных подвигах, — сказала Франческа чопорно.
— Как странно, ведь раньше ты расспрашивала меня о моих похождениях постоянно. — Он помолчал, наблюдая, как она закипает от гнева. — О чем ты меня все время просила?