Там, в самой середине подушки сиденья, краснело маленькое пятно.
Кровавое пятно.
«Жизнь была бы много легче, — с тоской думал Майкл, — если бы я был пьяницей. Сейчас было бы самое время прибегнуть к бутылке и утопить свои горести в вине».
Но ему, увы, не повезло: мало того что он был на редкость крепкого сложения, но еще и обладал чудесной способностью пить, не роняя собственного достоинства и не теряя ясности мысли. Поэтому, если он хотел допиться до бесчувствия, то ему нужно было выпить всю бутылку виски, стоящую сейчас на столе, а возможно, еще и добавить.
Он посмотрел в окно. Еще не начинало смеркаться. А даже такой отчаянный кутила, каким он старался казаться, не мог заставить себя выпить целую бутылку виски прежде, чем сядет солнце.
Майкл побарабанил пальцами по столу, соображая, что же ему делать. Прошло уже шесть недель со дня смерти Джона, но он по-прежнему жил в своей скромной квартирке в Олбани и не спешил переселиться в Килмартин-Хаус. Это была резиденция графов Килмартин, а он не станет графом еще по крайней мере шесть месяцев.
А может, и вообще не станет.
Если верить лорду Уинстону, с нотациями которого Майклу все-таки пришлось примириться, титул будет пребывать без претендента до тех самых пор, пока Франческа не разродится. И если она родит мальчика, то Майкл останется в том же положении, в котором всегда и был, — в положении родственника графа Килмартина.
Но не щекотливая ситуация с титулом заставляла Майкла держаться на расстоянии. Он не смог бы переселиться в Килмартин-Хаус, даже если бы Франческа не была беременна. Она все еще была там.
И она все еще была графиней Килмартин. Даже если он станет графом и никаких сомнений насчет его титула не будет, она все равно никогда не будет его графиней, и он был не слишком уверен, что сумеет перенести такую насмешку судьбы.
Он надеялся, что горе вытеснит из его сердца вожделение, что он наконец-то сможет находиться рядом с ней и не желать ее, но, увы, у него по-прежнему перехватывало дыхание всякий раз, когда он входил в комнату, где сидела она, и тело его напрягалось, когда она случайно задевала его, и сердце его изнывало от любви к ней.
Разница заключалась лишь в том, что теперь его угнетала еще одна вина — как будто мало было этого при жизни Джона. Франческа сейчас страдала, она была в горе, и он, как двоюродный брат, должен был бы утешать ее, а не вожделеть к ней. Боже правый, ведь Джона так недавно похоронили! Так что же он за чудовище, если способен вожделеть к его вдове?
Его беременной вдове.
Он уже занял место Джона во многих отношениях. Нельзя было довершить это предательство — занять место брата и возле его вдовы.
И потому он держался на расстоянии. Не то чтобы он прервал всякие отношения — это было бы слишком очевидно, да и невозможно, пока и его мать, и мать Джона жили в Килмартин-Хаусе. К тому же все ждали, что он именно сейчас возьмет на себя обязанности графа Килмартина, независимо от того, перейдет к нему титул или нет.
Впрочем, эти дела он взял на себя. Ему не в тягость было заниматься мелочами и проводить несколько часов в День, опекая состояние, которое, возможно, перейдет к другому. Это было самое меньшее, что он мог сделать для Джона.
И для Франчески. Он не мог заставить себя быть для нее другом, как должен был бы, но он мог сделать так, чтобы ее финансовые дела были в полном порядке.
Однако он знал, что она недоумевает из-за его холодности. Она часто заходила к нему, когда он сидел в кабинете Джона в Килмартин-Хаусе над бумагами, прочитывая многочисленные отчеты управляющих и стряпчих. И он понимал, что она искала прежних товарищеских отношений, которые были между ними, но он просто не способен был теперь поддерживать их.
Называйте это как хотите — слабостью, эгоизмом. Но он просто не мог быть ей другом, и все. По крайней мере сейчас.
— Мистер Стерлинг?
Майкл поднял глаза. В дверях стоял его камердинер, а рядом с ним — ливрейный лакей из Килмартин-Хауса в зеленой с золотом ливрее, которую ни с чем не спутаешь.
— Вам записка, — сообщил лакей. — От вашей матери.
Майкл протянул руку и, пока лакей шел через всю комнату, дабы вручить ему записку, думал, что же это может быть на сей раз. Мать вызывала его в Килмартин-Хаус едва ли не через день.
— Сказали, очень срочно, — добавил лакей, вкладывая конверт в руку Майкла.
Срочно? Это было что-то новенькое. Майкл посмотрел на лакея и камердинера, взглядом давая им разрешение удалиться, а затем, оставшись в комнате один, вскрыл конверт.
«Приходи немедленно, — было написано в записке. — У Франчески выкидыш».
В Килмартин-Хаус Майкл скакал сломя голову и едва не убился. Гневные крики пешеходов, с трудом избегших копыт его коня неслись ему вслед всю дорогу.
Но теперь, добравшись до места, он стоял в прихожей и не знал, куда ему деваться.
Выкидыш? Это было нечто сугубо женское. Что же ему следует делать? Конечно, это трагедия, и он дрожал за жизнь Франчески, но что же он может ей сказать? Зачем его вызвали сюда?
И тут его словно громом поразило. Теперь он граф. Свершилось. Медленно, но верно он прибирал к рукам все, что некогда принадлежало Джону, заполняя собой все уголки его былого мира.
— Ах, Майкл! — воскликнула его мать, вбегая в прихожую. — Я так рада, что ты здесь!
Он обнял мать несколько неловко. И даже сказал что-то совершенно бессмысленное, что-то вроде «какая ужасная трагедия», но в общем-то он просто стоял столбом, чувствуя себя очень глупо и не на своем месте.
— Как она? — спросил он, когда мать наконец оторвалась от него и отступила на шаг.
— Она в шоке. Плачет все время.
Он нервно сглотнул, отчаянно жалея, что нельзя чуть распустить галстук.
— Что ж, этого следовало ожидать, — сказал он. — Я… я…
— Она никак не может перестать, — перебила его Хелен.
— Перестать плакать? — спросил Майкл. Хелен кивнула:
— Я просто не знаю, что делать.
Майкл заставил себя дышать ровно. Медленно. Спокойно. Вдох и выдох.
— Майкл? — Мать подняла на него глаза, ожидая какого-то ответа. Может, и ценных указаний.
Как будто он мог знать, что в таких случаях следует делать.
— Ее мать приехала, — сказала Хелен, поняв, что от сына ответа не дождется. — Она хочет, чтобы Франческа перебралась обратно в Бриджертон-Хаус.
— А Франческа этого хочет?
Хелен печально пожала плечами:
— Я думаю, она сама не знает. Для нее это такой шок.
— Да, — сказал Майкл и снова сглотнул. Ему очень не хотелось оставаться здесь. Ему хотелось поскорее убраться отсюда.
— Доктор говорит, что в любом случае нельзя трогать ее в течение нескольких дней, — добавила Хелен.
Майкл кивнул.
— Ну и, естественно, мы послали за тобой. Естественно? Никогда в жизни он не чувствовал себя до такой степени неестественно. Он был совершенно растерян, не знал, что делать и говорить.
— Теперь ты граф Килмартин, — негромко сказала его мать.
Он снова кивнул. Только один раз. Это был единственный ответ, на который он был способен.
— Должна сказать, что я… — Хелен смолкла и поджала губы каким-то странным, нервным движением. — Всякая мать желает самого лучшего для своих детей, но я никогда не думала и никогда не стала бы…
— Не надо об этом, — прервал ее Майкл хрипло. Он не был готов к тому, чтобы услышать из чьих-либо уст, что это к лучшему для него. А если кто-нибудь — от чего Боже упаси! — вздумает лезть с поздравлениями…
Тогда он за себя не отвечает.
— Она спрашивала о тебе, — сказала Хелен.
— Франческа? — переспросил он, широко открыв глаза от изумления.
Хелен кивнула:
— Да, она хотела тебя видеть.
— Я не могу, — сказал он.
— Ты должен.
— Я не могу. — Он отрицательно покачал головой, вернее, затряс быстро-быстро из-за обуревавшей его паники. — Я не могу войти туда.