Она тихо застонала, когда он стал покусывать ее ухо.
— Знаю. Ты уже говорил.
— Это не грех и повторить.
Франческа хотела сказать что-нибудь остроумное, вроде того, что она никогда не устанет слушать эти слова, но в этот момент вдруг оказалась крепко прижатой к дереву, одной ногой обвив его бедра.
— На тебе слишком много одежды, — простонал он.
— Мы слишком близко к дому, — ахнула она, в животе ее все сжалось от предвкушения, когда он прижался к ней еще теснее.
— А как далеко, — прошептал он, и одна из его рук забралась ей под юбки, — будет не «слишком близко»?
— Не слишком далеко.
Он отодвинулся и посмотрел на нее.
— В самом деле?
— В самом деле, — губы ее изогнулись в улыбке, она чувствовала себя дьяволенком. Она чувствовала себя всемогущей. И ей хотелось самой обо всем позаботиться. О нем. О своей жизни. Обо всем.
— Идем за мной, — сказала она с жаром, схватила его за руку и побежала.
Майкл скучал по жене. Ночью, когда ее не было рядом, кровать казалась такой холодной, а комната — пустой. Даже, когда он уставал, и тело его не жаждало ее, ему нужно было ее присутствие, ее запах, ее тепло.
Он скучал по звуку ее дыхания. Скучал по тому, как совсем иначе двигался матрац, когда на нем лежал кто-то еще.
Он знал — даже, несмотря на то, что она была гораздо более сдержанной, чем он, и, скорее всего, не стала бы пользоваться столь пылкими словами — она испытывала то же самое. Но, даже, несмотря на это, он был приятно удивлен, когда бежал по полю, позволяя ей вести себя, зная, что через несколько коротких минут он окажется глубоко внутри нее.
— Сюда, — сказала она, останавливаясь у подножия холма.
— Сюда? — спросил он с сомнением. Здесь не было даже деревьев, чтобы укрыться от глаз тех, кто мог проходить мимо.
Она присела.
— Сюда никто не ходит.
— Никто?
— Трава очень мягкая, — сказала она чарующим голосом.
— Я даже спрашивать не хочу, откуда тебе это известно, — пробормотал он.
— Это все пикники, — сказала она, очаровательно надувшись. — С моими куклами.
Он снял сюртук и постелил его на траву вместо покрывала. Склон был немного пологим, что, как он подумал, было бы удобней для нее, чем ровная земля.
Он посмотрел на нее. Потом на сюртук. Она не двинулась с места.
— Ты, — сказала она.
— Что, я?
— Ложись, — приказала она.
Он покорно подчинился.
И, прежде чем он успел отпустить какое-нибудь замечание, попытаться поддразнить ее, спросить о чем-нибудь или просто вдохнуть, она села на него верхом.
— О Боже всемо… — ахнул он, но не смог договорить. Теперь она целовала его, рот ее был горячим, голодным и агрессивным. Это было так восхитительно знакомо — ему нравилось знать о ней каждую мелочь, начиная с размера ее грудей и заканчивая ритмом ее поцелуев — и все же в этот раз она казалась немного…
Другой.
Словно обновленной.
Одна из его ладоней скользнула ей на затылок. Дома ему нравилось по одной вытаскивать из ее волос шпильки и смотреть, как пряди выпадают из прически. Но сегодня он слишком хотел ее, был слишком возбужден, и ему не хватало терпения, чтобы…
— Зачем все это? — спросил он. Она откинула его руку и томно прикрыла глаза.
— Сейчас я — главная, — прошептала она.
Тело его напряглось. Еще сильнее. О Господи, она убьет его.
— Поторопись, — выдохнул он.
Но едва ли она слышала его. Она очень медленно расстегивала его брюки, позволяя ладоням ласкать его живот, пока не нащупала его.
— Фрэнни…
Один палец. Вот и все, что он получил от нее. Один палец, перышком коснувшийся его плоти.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Забавно, — заметила она.
Он сосредоточился на том, чтобы дышать.
— Я люблю тебя, — нежно произнесла она, и он почувствовал, что она встала. Она до бедер подобрала юбки, устроилась на нем и одним удивительно плавным движением вобрала его в себя, тело ее приникло к нему, так что он оказался полностью внутри нее.
Ему хотелось начать двигаться. Хотелось ворваться в нее снизу или опрокинуть ее на спину и входить в нее, пока от обоих не останется ничего, кроме горстки пепла, но ее ладони крепко сжимали его бедра, и когда он поднял на нее взгляд, глаза ее были закрыты, казалось, что она тоже пытается взять себя в руки.
Ее дыхание было медленным и ровным, но шумным, слишком шумным, и с каждым выдохом она словно втягивала его все глубже.
— Фрэнни, — простонал он, потому что не знал, что еще он мог сделать. Ему хотелось двигаться быстрее. Сильнее. Как угодно, но она лишь продолжала покачиваться на нем вперед и назад, ноги ее стискивали его в изощренной пытке. Он сжал ее бедра, собираясь заставить ее двигаться, но она открыла глаза и с мягкой, счастливой улыбкой покачала головой.
— Мне нравится так, — сказала она.
Ему хотелось другого. Ему нужно было другое, но когда она смотрела на него, то казалась такой чертовски счастливой, что он не мог ни в чем ей отказать. А затем она задрожала, и это было странно, потому что он так хорошо знал, какая она, когда достигает высшей точки, и все же на этот раз все казалось мягче… и одновременно сильнее.
Она раскачивалась и вращала бедрами, затем тихо вскрикнула и обессилено опустилась на него.
И, к полному своему изумлению, он кончил. Он не думал, что готов к этому. Он и не подозревал, что вообще близок к разрядке, хотя едва ли ему бы понадобилось на это так уж много времени, если бы он мог двигаться, лежа под ней. Но тут, без всякого предупреждения, он просто взорвался.
Они лежали так какое-то время, их нежно ласкали солнечные лучи. Она уткнулась лицом ему в шею, и он обнимал ее, удивляясь, что такие моменты вообще бывают.
Потому что все было прекрасно. И он мог бы оставаться здесь вечно, если бы это было возможно. И, даже не спрашивая ее об этом, он знал, что она чувствует то же самое.
Они собирались поехать домой через два дня после крестин, думала Франческа, смотря, как один из ее племянников повалил другого на землю, и все же прошло уже три недели, а они даже не начали паковать вещи.
— Никаких сломанных костей, надеюсь.
Франческа улыбнулась своей сестре Элоизе, которая тоже решила на какое-то время задержаться в Обри-Холле.
— Нет, — ответила она, слегка вздрогнув, когда будущий герцог Гастингс — известный так же как Дэйви, одиннадцати лет от роду — издав боевой клич, спрыгнул с дерева. — Но не потому, что они мало стараются.
Элоиза устроилась рядом с ней и подставила лицо солнечным лучам.
— Я надену шляпку через минуту, клянусь, — сказала она.
— Я не совсем понимаю правила этой игры, — заметила Франческа.
Элоиза не потрудилась раскрыть глаза.
— Это потому, что их нет.
Франческа посмотрела на воцарившийся перед ней хаос в новом свете. Оливер, двенадцатилетний пасынок Элоизы, схватил мяч — с каких это пор у них появился мяч? — и побежал через лужайку. Похоже, он достиг своей цели — хотя Франческа не могла с уверенностью сказать, был ли это гигантский дубовый пень, который стоял здесь еще с тех пор, как она была ребенком, или Майлз, второй сын Энтони, который, скрестив ноги и руки продолжал сидеть на месте, с того момента как десять минут назад она вышла на прогулку.