Но в любом случае, Оливер, должно быть, выиграл очко, потому что он с размаху бросил мяч о землю и подпрыгнул с победоносным криком. Майлз, похоже, был в его команде — впервые Франческа подумала, что в игре были команды — потому что он вскочил на ноги и тоже стал веселиться.
Элоиза открыла глаза.
— Мой ребенок никого не убил?
— Нет.
— И никто не убил его?
Франческа улыбнулась.
— Нет.
— Хорошо, — Элоиза зевнула и устроилась в кресле поудобнее.
Франческа задумалась над ее словами.
— Элоиза?
— Мммм?
— Ты когда-нибудь… — Она нахмурилась. У нее не было никакого права задавать этот вопрос. — Ты когда-нибудь любила Оливера и Аманду…
— Меньше? — помогла Элоиза.
— Да.
Элоиза выпрямилась и открыла глаза.
— Нет.
— В самом деле? — не то чтобы Франческа ей не поверила. Она любила племянников и племянниц всем своим существом; она готова была отдать жизнь за любого из них — включая Аманду и Оливера — без малейших колебаний. Но она никогда не рожала. Никогда не носила ребенка в своем чреве — вернее, уже долгое время — и не знала, не станет ли тогда все по-другому. Гораздо сложнее.
Если бы у нее был ребенок, свой ребенок, кровь и плоть ее и Майкла, не заставило бы это ее внезапно осознать, что та любовь, которую она испытывала сейчас к Шарлоте, Оливеру, Майлзу и остальным — всего лишь слабое подобие того, что было в ее сердце к собственному ребенку?
А есть ли разница?
Неужели ей хотелось бы, чтобы была?
— Я думала, что так будет, — призналась Элоиза. — Конечно же, я любила Оливера и Аманду до того, как появилась Пенелопа. Да и как я могла их не любить? Они — частички Филиппа. И, — продолжила она, и лицо ее стало задумчивым, словно она никогда особо не размышляла на эту тему. — Они… это они. А я — их мать.
Франческа печально улыбнулась.
— Но, даже несмотря на это, — продолжала Элоиза. — До того как родилась Пенелопа, и даже когда я была беременна, я думала, что все будет по-другому. — Она остановилась. — Все и правдапо-другому. — Она снова замолчала. — Но ничуть не меньше. Вопрос не в том больше или меньше, и даже… не… в природе этого чувства.
Элоиза пожала плечами.
— Я не могу это объяснить.
Франческа снова посмотрела на игру, которая возобновилась.
— Нет, — тихо сказала она. — Думаю, тебе это удалось.
Последовало долгое молчание, и Элоиза сказала:
— Ты нечасто говоришь об этом.
Франческа мягко покачала головой.
— Нет.
— А хочешь?
Она на секунду задумалась.
— Не знаю, — Франческа повернулась к сестре. Между ними была разница в год, но в детстве Элоиза во многом была словно другая сторона той же монеты. Они были очень похожи, за исключением глаз, и даже родились в один день, только одна — на год позже.
Элоиза смотрела на нее с нежным любопытством и сочувствием, от которых всего несколько недель назад, у нее разорвалось бы сердце. Но сейчас они лишь утешали. Франческа не чувствовала, что ее жалеют, она чувствовала, что ее любят.
— Я счастлива, — сказала Франческа. И она в самом деле была счастлива. Впервые она не чувствовала пустоты внутри. Она даже забыла, что надо считать. Она не знала, сколько дней прошло с ее последних месячных, и это было чертовски здорово.
— Ненавижу цифры, — пробормотала она.
— Что, прости?
Она спрятала улыбку.
— Ничего.
Из-за тонкой пелены облаков выглянуло солнце. Элоиза заслонила глаза рукой и уселась поудобнее.
— О, Боже мой, — воскликнула она. — По-моему, Оливер только что сел на Майлза.
Франческа засмеялась, а потом, прежде чем она сама поняла, что собирается сделать, вдруг поднялась.
— Как по-твоему, меня возьмут в игру?
Элоиза посмотрела на нее так, словно она сошла с ума, что, подумала Франческа, слегка пожав плечами, пожалуй, было правдой.
Элоиза поглядела на нее, затем на мальчиков, снова на Франческу и тоже встала.
— Если ты пойдешь, то и я.
— Ты не можешь, — сказала Франческа. — Ты беременна.
— Совсем недавно, — отозвалась Элоиза со смешком. — Кроме того, Оливер не посмеет сесть на меня. — Она протянула Франческе руку. — Идем?
— Думаю, да. — Франческа взяла сестру под руку, и они вместе побежали вниз с холма, крича, словно банши, и наслаждаясь каждой минутой.
— Я слышал, что вы сегодня днем устроили сцену, — заметил Майкл, присаживаясь на краешек кровати.
Франческа не двинулась с места. Даже глаз не открыла.
— Я устала, — больше она ничего не сказала.
Он оглядел пыльный подол ее платья.
— И испачкалась.
— Слишком устала, чтобы умыться.
— Энтони сказал, что Майлз под впечатлением. По всей видимости, ты кидаешь очень хорошо для девчонки.
— Я бы кидала превосходно, — ответила она. — Если бы мне сказали, что пользоваться руками нельзя.
Он усмехнулся.
— Во что именно вы играли?
— Понятия не имею. — Она тихо устало застонала. — Ты не потрешь мне ноги?
Он сел поудобнее на кровати и приподнял подол ее платья до середины икр. Ноги ее были грязными.
— Боже правый, — воскликнул он. — Ты что, играла босиком?
— Я не могла хорошо играть в туфлях.
— А как Элоиза?
— Видимо, она кидает как мальчишка.
— Я думал, что руками пользоваться нельзя.
На это она негодующе приподнялась на локтях.
— Знаю. Это зависит от того, на каком конце поля ты находишься. Кто бы мог подумать.
Он взял ее ступню руками, про себя отметив, что надо бы позже их помыть — руки, само собой, о своих ногах она могла и сама позаботиться.
— Я и не подозревал, что ты так любишь соревноваться, — заметил он.
— Это — семейная черта, — проворчала она. — Нет, нет, здесь. Да, прямо здесь. Сильнее. О-о-о-о-о-о-о-о…
— Почему мне кажется, что я слышал это раньше, — задумчиво произнес он. — Вот только мне было гораздо веселее?
— Просто молчи и массируй мне ноги.
— Слушаюсь, ваше величество, — пробормотал он, улыбнувшись, когда понял, что ей нравится, когда ее так называют. После одной или двух минут молчания, изредка нарушаемого стонами Франчески, он спросил. — Сколько еще ты собираешься здесь пробыть?
— Ты хочешь домой?
— У меня есть кое-какие дела, — ответил он. — Но ничего, что не могло бы подождать. Как ни странно, мне очень нравится твоя семья.
Она изогнула бровь и усмехнулась.
— Как ни странно?
— Именно. Хотя меня немного испугало, когда твоя сестра победила меня в соревновании по стрельбе.
— Она всех побеждает. Всегда. В следующий раз соревнуйся с Грегори. Он и в дерево попасть не может.