— Безграмотные выродки, — бормотал он. — Кто-нибудь когда-нибудь в офисе чистит эту машинку?
— Я чистил, Чарли. Это барахло не стоит того.
— Не желаю это слышать!
— Допустим. Я напишу большую полуграмотную статью. А что я получу? Гроши! Я хочу прибавки, Чарли.
— Я уже сказал, что не хочу слышать сейчас об этом!
Я налил из кофейника в большой бумажный стакан кофе, бросил два цента и клочок бумаги в коробку из-под сигарет, к крышке которой была прикреплена бумажка: «Кофе 15 центов. Безграмотные выродки». Я поставил кофе на свой письменный стол и отправился в фотолабораторию.
Келси Хьюз, штатный фотограф, сидел на скамейке рядом с темной комнатой. Толстяк Келси обладал поросячьим лицом и тонким бабьим голосом.
— Привет, Келси, — сказал я. — Ты наверняка сделал отличный снимок девушки, когда ей помогали садиться в карету «скорой помощи».
Он тупо смотрел на меня.
— Ну, ты понимаешь — это там, в доках для креветочников.
— Я не мог сделать этого, Дэн. Я не сумел вовремя освободиться.
— Ты проторчал в какой-нибудь вонючей дыре, где глушил пиво. — Я бросил на скамью пленку. — Прояви ее. Лады?
— Сейчас не могу.
— Чудненько! Славно, Келси. Стало быть, ты не возражаешь, чтобы я объяснил начальству, почему мой материал пойдет без этих фотографий?
— Побойся Бога…
— Принесешь мне контрольки, когда будут готовы, и я потом скажу, какие надо напечатать.
— Ты распоряжаешься так, словно ты босс этой чертовой газеты, Старк.
— Это почти так и есть, Келси. Почти что так.
Я вернулся к своему письменному столу.
— Ты уже сделал макет первой страницы, Чарли?
— Нет.
— Кажется, у меня будут кое-какие снимки.
— Чудесно. Отлично.
— А где Ланс?
— Ты это серьезно? Зачем тебе нужен Ланс? Поищи в мужской комнате.
Ланс Фатчен стоял перед огромным, во всю стену зеркалом в комнате отдыха и изобретал новые балетные па. Сделав антраша, он грациозно поклонился.
— Привет, любимый, — сказал Ланс. — У меня есть два пригласительных билета в театр на вечер. Не хочешь пойти со мной?
Я покачал головой.
— Если меня увидят в театре с тобой, Ланс, я потеряю доверие всех женщин города.
Он очаровательно изобразил мерзкую гримасу. Ланс был изящный белокурый молодой человек, который называл себя «газетным редактором по делам культуры». Он писал о спектаклях, кинофильмах, книгах, выставках изобразительного и садового искусства, ресторанах, винах — словом, обо всем, что, по его разумению, имело отношение к культуре. Почти в каждом обзоре он непременно упоминал о пропорциях. «Пропорция, уравновешенность, гармония между отдельными частями и явлением в целом…» Мы поддразнивали его за выбранный псевдоним [2] — по-настоящему его звали Брэдли Тарп.
— Я хочу, чтобы ты сделал несколько телефонных звонков для меня, — сказал я.
— Пожалуйста!
Я привел его в офис, дал адрес и номер телефона Гектора Круза.
— Разговори его, восхитись его героизмом. И постарайся как-то связаться с другими членами экипажа, чтобы услышать их комментарии. И не мешкай.
Он уплыл, похожий на величественное привидение в белом праздничном костюме.
Я вернулся к своему столу. Кофе уже остыл. Пришлось выплеснуть его в мусорную корзину и налить из кофейника горячего. Возвращаясь к столу, я чуть не сбил с ног Дженни Мэтьюз да еще облил ей платье.
— Господи! — завопила она. — Надо смотреть, когда идешь! Да садись же! Куда-нибудь! Умоляю!
— Мне нужно броское начало для первой страницы, быстро, — проговорил я.
— Начало?
— Быстро, дай что-нибудь.
Ее глаза сосредоточенно уставились в одну точку.
— «Сегодня президент Никсон признался, что у него есть одиннадцатилетняя сожительница-негритянка, которую он прячет в Сан-Клементе, Калифорния».
— Спасибо, я это использую.
Я сел, вставил в машинку три листа бумаги с копиркой и напечатал: «Миссис Терри — очень решительная, очень находчивая молодая женщина, — заявил Дуг Канелли, капитан траулера «Калиопа». — Она могла бы пуститься в плавание с самим Одиссеем».
Канелли про Одиссея ничего не говорил, это я придумал сам. Но какая разница, правда — вещь относительная.
Спустя двадцать минут вошел Ланс и плюхнулся своей тощей задницей на край моего стола. Он поговорил с Гектором Крузом, но больше не смог связаться ни с кем из экипажа. Я пробежал глазами его записи.
— Как? — удивился я. — И ни слова о гармонии и пропорциях?