Мы шли на запад минут пятнадцать, затем один из двигателей был остановлен, второй сбавил обороты, и дальше «Поларис» пошел на медленной скорости. Восход солнца. Соревнование началось. Я представил себе картину. Сейчас будут спущены шлюпки. Свежая, умело приготовленная наживка на крючках опускается за борт; тщательно устанавливаются на лини большие рыболовные снасти. Лини стравливаются, и шлюпка начинает пляску на поверхности воды наподобие перепуганной летающей рыбки. Море пока оставалось темным, на индиговом фоне кое-где появлялись фиолетовые и темно-пурпурные пятна, и «Поларис» рассекал воду, оставляя пенящуюся борозду. Из-за горизонта всплыло кроваво-красное солнце овальной формы и стало подниматься, разгоняя длинными лучами утреннюю дымку.
Проследив за тем, как секундная стрелка на моих часах сделала круг, я задал себе вопрос, можно ли считать меня преступником. Шанталь всегда была аморальна и бесстыдна, никогда не испытывала ни сочувствия к кому бы то ни было, ни угрызений совести. И в какой-то момент — трудно сказать, в какой именно, — я вступил на ее путь.
Я вышел из каюты и посмотрел в иллюминатор. На юге не видно ничего, кроме волнистой поверхности моря: на севере сложенные из песчаника скалы круто поднимались из моря. Я заблаговременно изучил карты и знал, что такие скалы находятся близ мыса Мита. Теперь «Поларис» выходил в открытый океан.
Я сел на кровать. «Поларис» взмыл вверх, затем резко опустился. В открытом море качка была гораздо сильнее. Вероятно, где-то далеко отсюда бушевал шторм. Рыбная ловля будет сегодня не ахти какая. Впрочем, Шанталь не придется долго ею заниматься…
Спустя десять минут я встал и открыл дверь каюты. В кают-компании никого не было. Серебряная посуда позвякивала в ящиках, вода капала из крана, подвешенная лампа сильно раскачивалась, когда «Поларис» взлетал на гребень волны.
Чувствовалось легкое головокружение от выделившегося в кровь адреналина. Револьвер я держал в правой руке, баллончик с газом — в левой. Я продвигался вперед словно во сне. Каждая секунда, отмеряемая тиканьем моих часов, приближала меня к неизвестности.
Наверху находилось шесть человек, по-разному настроенных, в той или иной степени опасных, чье поведение предсказать невозможно. Больше всего я опасался Шанталь, Крюгера и тореадора (тот, кто способен убить шпагой быка весом в полтонны, может без особого почтения отнестись к револьверу). У меня было такое ощущение, словно я выхожу на сцену, не зная ни роли, ни сценария. Я осознавал лишь то, что должен действовать быстро и решительно, повергнуть всех в шок, в первые же мгновения напугать и сломить их. Словом, быть хозяином положения.
Я поднялся по трапу в рубку. Голубое море, голубое небо, солнце у самого горизонта, которое, казалось, коснется воды и зашипит.
Парнишка (на вид ему было лет пятнадцать), в белой куртке и красной бейсбольной кепке, сидел на стуле неподалеку от щита управления. Он в изумлении поднял на меня глаза, сделал попытку встать, но увидел револьвер и снова опустился на стул.
Шанталь и Крюгер сидели на палубе, глядя на V-образный след, оставляемый судном. Вода за кормой бурлила и пенилась. Хесус Перальта стоял, прислонившись к фальшборту.
Я шел к корме, с трудом сохраняя равновесие, ибо судно изрядно качало. Наверное, мне следовало бы брызнуть газом в лицо парнишке; теперь же он находился у меня в тылу, но возвращаться назад слишком поздно. Мне оставалось надеяться лишь на то, что его парализовали наставленный на него револьвер и моя зловещая улыбка.
Когда я наконец вышел на освещенную солнцем палубу, Хесус Перальта увидел меня боковым зрением, выпрямился и резко повернулся. Он успел что-то сказать.
Крюгер вскочил со своего стула. Шанталь изогнулась и посмотрела на меня через левое плечо.
Я замахал револьвером, выкрикивая угрозы.
Они тупо моргали глазами, не вполне понимая, что происходит.
Парнишка был у меня за спиной в рубке, братья Мендоса — несколько позади и сверху, на мостике.
И тогда Шанталь, хотя и не понимающая того, что происходит, но отнюдь не перепуганная, поднялась со стула.