Я снял покрывало с клетки Блая.
— Доброе утро, Блай.
Он был не в духе и не пожелал разговаривать.
Позже появилось сообщение о том, что, согласно заявлению властей Лос-Анджелеса, под опекой «пчелиной матки» находится семилетняя дочь Габриэль. Странно: я не видел ребенка во время своих наблюдений за виллой «Мистик», ничего не слышал о ее дочери ни тогда, когда Шанталь находилась в заключении, ни после освобождения, во время ее пребывания на моей базе отдыха (до пожара). Я рассмеялся. Шанталь — и вдруг мама!
Тогда кто ее отец? Да кто угодно! Например, Крюгер. Или любой случайный человек. Конечно, она могла «залететь». Но почему не сделала аборт? Материнство не в ее характере. Шанталь — мама…
В статье, опубликованной в «Майами геральд», появилось уточнение: Габриэль было семнадцать лет, а не семь, и через три недели, третьего марта, она будет отмечать восемнадцатилетие.
Я взял карандаш и блокнот, хотя в этом и не было необходимости: арифметика простая. Отсчитай девять месяцев с третьего марта до третьего июня. Если беременность проходила нормально, то Габриэль была зачата в июне — какого? — отсчитаем назад восемнадцать лет — 1972 года. Конечно, если беременность длилась положенное время и ребенок не родился преждевременно или с опозданием.
К третьему июня 1972 года Шанталь и я находились в океане в течение трех недель; мы уже бросили якорь у отмели Нативити, но еще оставалось две недели до обнаружения места крушения «Буревестника». Ее путешествие до Белиза заняло по крайней мере неделю. Так что, при самых грубых подсчетах, три недели в одну сторону, три недели в другую…
Я подошел к клетке и посмотрел на важно восседавшего Блая. Он величественно поднял голову, готовый услышать мою исповедь и дать совет.
— Боже мой, Блай, — сказал я. — Я вполне могу быть ее отцом.
Блай кивнул и сочувственно залопотал. Очевидно, он рассчитывал на орех. Конечно, Блай был всего лишь птицей, но я использовал его в тех же целях, в каких Сибил использовала карты Таро: чтобы узнать будущее.
— Отмель Нативити — не ирония ли судьбы, Блай?
Обычно заставить попугая говорить невозможно. Тем более если он не в духе. Блай раздулся чуть ли не вдвое, взъерошил перья и лишь спустя некоторое время принял нормальный облик. На полу клетки валялись зерна, кусочки ореха и помет. Я забыл о своих обязанностях, и, возможно, это и вызывало в нем раздражение.
— Говори, Блай, а то соседские кошки съедят вечером бессловесную птицу.
Пока попугай был у меня, мне удалось научить его нескольким фразам. Конечно, как правило, он говорил их невпопад; но сейчас он сказал нечто такое, что прозвучало зловеще-убедительно.
— У меня есть дочь, Блай.
— Ora pro nobis, — ответил Блай.
Молитесь за нас…
Глава сорок пятая
Кэлвин Уэбстер Стиверсон специализировался на защите крупных наркодельцов, рэкетиров, а также богатых мужчин и женщин, убивших супругу или супруга. У него был роскошный офис на девятом этаже одного из зданий в центре Лос-Анджелеса. Здесь располагались просторная приемная и коридор со множеством дверей, за которыми трудились машинистки и адвокаты, средний юридический персонал и следователи. Помимо этой была другая приемная, поменьше, опекаемая крепкой свирепой женщиной, которая окрысилась на меня, когда я имел неосторожность закурить сигарету.
Мне была назначена аудиенция на одиннадцать часов, однако Стиверсона в указанное время на месте не оказалось. Не появился он ни в одиннадцать тридцать, ни в полдень. В половине первого он позвонил и сообщил, что встретится со мной во время ленча в кафе «Мистер Кью».
«Мистер Кью» оказалось забегаловкой на окраине деловой части города. Ни скатертей, ни ковров; приборы из нержавеющей стали; столы качались, поскольку ножки были разной длины; меню написано мелом на доске. Все официанты черные, все клиенты — белые.
Дым из кухни распространялся по всему залу в виде голубоватого тумана. Я сел за зарезервированный Стиверсоном стол и заказал бутылку пива. Меню отличалось исключительной простотой: чили — в чашке или в миске; говядина на ребрах с шинкованной капустой и фасолью; свинина на ребрах с шинкованной капустой и фасолью; яблочный пирог; кофе.
В заведении было многолюдно и шумно. Когда-то здесь подавали вкусную пищу узкому кругу клиентов, сейчас, когда он стал модным, количество клиентов возросло, зато пища стала заурядной.