17-е. — Ночью, когда я, как могла, успокоила Уильяма насчет будущего и услышала, что он уснул, меня охватил ужас: вдруг доктор не сказал нам худшего? Иногда медики обманывают больных, и я всегда считала это ложно понятым добросердечием. От одного подозрения, будто меня ввели в заблуждение относительно здоровья моего мужа, мне стало настолько не по себе, что я нашла предлог выйти из дома и тайком пришла к доктору. К счастью, я застала его дома и в двух словах объяснила ему цель своего визита.
Он улыбнулся и заверил меня, что опасаться мне нечего: он сказал нам самое худшее.
— И это самое худшее, — спросила я, желая избавиться от всяческих сомнений, — состоит в том, что в ближайшие шесть месяцев моему мужу следует дать полный отдых глазам?
— Совершенно верно, — ответил доктор. — Учтите, я не говорю, что ему нельзя иногда нарушать предписание носить зеленые очки и находиться дома: можно и выходить на час-другой, когда воспаление уменьшится. Однако я повторяю со всей настойчивостью: ему нельзя утомлять глаза работой. Нельзя даже прикасаться к кистям и карандашам; и если вы спрашиваете моего мнения, то ему еще полгода не следует и думать о портретах. Настоящей причиной всех скверных симптомов, с которыми нам пришлось впоследствии бороться, стало именно его упорное желание закончить два портрета в период, когда глаза впервые начали изменять ему. Если помните, миссис Керби, я предупреждал его об этом, когда он только приехал в наши края поработать.
— Да, предупреждали, сэр, — отвечала я. — Но как же быть бедному странствующему портретисту, который зарабатывает себе на жизнь рисованием — то здесь, то там? Его глаза — наши кормильцы, а вы велели дать им отдохнуть.
— Неужели у вас нет иных доходов? Только те деньги, которые зарабатывает мистер Керби рисованием портретов? — спросил доктор.
— Нет, — ответила я, и сердце у меня сжалось, когда я представила себе счет, который он выставит нам за лечение.
— Пожалуйста, простите меня, — проговорил он, покраснев и несколько смутившись, — точнее, поймите, что я спрашиваю из одного лишь дружеского интереса к вам: удается ли мистеру Керби обеспечить благосостояние семьи своим ремеслом? — Я не успела ответить, как он испуганно добавил: — Умоляю, только не подумайте, будто я интересуюсь из праздного любопытства!
У него не могло быть никаких низменных побуждений задать этот вопрос, и этого мне было достаточно, поэтому я ответила сразу же, просто и правдиво:
— Мой муж зарабатывает совсем немного. Знаменитые лондонские портретисты получают от своих заказчиков большие деньги, но бедные, безвестные художники, которые разъезжают по стране, вынуждены тяжко трудиться и довольствоваться самыми скромными заработками. К сожалению, когда мы расплатимся здесь со всеми долгами, у нас останется совсем немного свободных средств, и придется искать прибежища в местах, где жизнь дешевле.
— В таком случае, — сказал добрый доктор (с какой радостью и гордостью я буду вспоминать, что он понравился мне с первого взгляда!), — в таком случае, когда будете подсчитывать здешние долги, не включайте в них плату за мои услуги. Не беспокойтесь, я могу подождать, пока мистер Керби поправится, а потом попрошу его нарисовать портрет моей дочурки. Тогда мы будем квиты, к полному обоюдному удовольствию.
Он с сочувствием пожал мне руку и попрощался, не дав мне высказать и половины слов благодарности, рвавшихся из моей груди. Никогда, никогда не забуду, что он избавил меня сразу от двух главных забот в самое тревожное время моей жизни. До чего же он добрый, до чего сострадательный! Я была готова упасть на колени и поцеловать его порог, когда шагнула за него и направилась к себе.
18-е. — Если бы после вчерашнего я не приняла твердое решение отныне и впредь взирать только на светлую сторону происходящего, события сегодняшнего дня лишили бы меня всякого присутствия духа в самом начале наших бедствий. Сначала нам пришлось подсчитать свои долги, а затем, когда мы сопоставили полученную сумму со всеми своими сбережениями, оказалось, что у нас после всех выплат останется фунта три-четыре. Затем я исполнила печальную обязанность пойти и предупредить домовладелицу, что мы уезжаем, — а ведь мы едва успели устроиться на новом месте. Если бы Уильям продолжал работать, мы бы могли остаться в этом городке и в этих чистых, уютных комнатах еще месяца три-четыре, не меньше. У нас еще никогда не было такой чудесной просторной мансарды, где играли дети, и я еще никогда не встречала квартирной хозяйки, с которой было настолько приятно делить кухню. А теперь придется отказаться от счастья и уюта и уехать… даже не знаю куда. Уильяму до того горько, что он поговаривает о работном доме; но этому не бывать, даже если мне придется пойти в служанки, лишь бы не допустить такого. Темнеет, а нам нужно экономить свечи, иначе бы могла я еще много написать. Ох! Тяжкий был день. С самого утра у меня выдалась лишь одна приятная минута, да и та утром, когда я поручила моей крошке Эмили сплести бисерный кошелек для дочки доброго доктора. Моя дочь не по летам искусно нижет бисер, и даже если знаком нашей благодарности послужит жалкий пустой кошелечек, это лучше, чем ничего.