Он много читал в своей жизни, много знал, а потому должен был как бы спокойно отнестись к тому, что мать имеет право на свою личную жизнь и что она не должна носить траур по мужу, который ей постоянно изменял и выматывал душу своими похождениями. Но все это оставалось лишь на словах. На деле же он изнывал от желания покончить с этим раз и навсегда, хотелось устроить матери грандиозный скандал, чтобы высказать все то, что он думает о ее так называемой личной жизни. Сдерживало его то, что он чувствовал и понимал всем сердцем: из матери, как из женщины, был вынут внутренний стержень, на котором прежде держались все ее принципы и психологические установки, берущие начало из ее детства, из хорошей семьи, в которой она воспитывалась. И стержень этот вынимали постепенно, но с кровью, и делал это с присущей ему долей садизма не кто иной, как Борис Борисович Щекин!
Его не стало, но и стержня уже не было, и душа вся почернела. И было от чего! Вместе все начинали, наживали, а когда отец встал крепко на ноги и почувствовал себя могущественным, сильным во всех смыслах (проверял свою потенцию на многочисленных малолетках-любовницах, приходил домой в помаде и надушенный сладкими девичьими духами), к матери остыл. Да и сына как будто бы не замечал, стал упрекать деньгами. Или, вернее сказать, откупался от него и, когда они оставались дома одни, без матери, старался вообще не смотреть ему в глаза.
Может, и Макс перегибал палку, когда просил купить ему очередную машину, но не потому, что не было на чем ездить, просто хотелось, чтобы не все падающие отцу на голову деньги (откаты, проценты) доставались его алчным и лживым, обещавшим ему райскую любовь бабам. Отец давал сыну деньги в зависимости от настроения. И матери давал, тоже откупался, прекрасно понимая, что она страдает от его постоянных отлучек, измен, предательства. Потом и у нее, конечно, появился какой-то Юрий Васильевич, достойный человек, который звал ее замуж, да только она все не решалась. Могла бы развестись и даже уже как будто бы внутренне была к этому готова, но все тянула чего-то, может, боялась травмировать сына или вообще менять что-то кардинально в своей жизни. Между тем сам Макс давно был готов к разводу родителей и даже радовался предстоящим переменам. Во всяком случае (по словам матери), после развода Максиму была бы куплена своя квартира, мать получила бы загородный дом, где смогла бы жить с кем она захочет, а отец остался бы один, со своей свободой, окруженный своими друзьями и шлюхами.
И все бы так и случилось, если бы не произошло то, что произошло. И, главное, кто бы мог этого от него ожидать? Чтобы Борис Борисович, легкой походкой шагающий по жизни и получающий от нее все, что ему хочется, влюбился в Людмилу Дунай. Вот влюбился, что называется, насмерть. Героиня «мыла», правда, талантливая и очень красивая, заполнила все мысли и сердце пресыщенного банкира Щекина. Больше того, эта влюбленность притупила чувство меры и такта и толкнула пятидесятилетнего семейного мужчину, абстрагировавшись от реальности, рассказать о своих душевных переживаниях собственному сыну! Словно он мысли не допускал о том, что сын не поймет его или вообще осудит! Они же оба мужики!
А Макс не понял, разозлился на отца за то, что тот уверен, будто бы и сын такой же беспринципный и черствый, как он сам. Между тем Макс продолжал оставаться на стороне матери, всячески поддерживал ее и как мог скрывал следы отцовских преступлений.
Однако страсть отца к Людмиле Дунай, похоже, стала и для самого Бориса Щекина потрясением. Он потерял сон, стал мало есть (это при том, что прежде он все свободное время просиживал в ресторанах и занимался откровенным чревоугодием), даже работу за него стал выполнять его преданный (везет же дуракам!) заместитель. Он заметно осунулся, в глазах появилась тоска брошенного пса. И это при том, что его никто не бросал, а это он собирался бросить все на свете, чтобы только его приласкала какая-то там актриска!
Безусловно, красота Дунай могла вскружить голову мужчинам, и режиссер с помощью хорошего оператора, отлично понимая это, часто давал ее крупные планы. Просто наикрупнейшие, чтобы была видна каждая ресничка, зрачок, нежные губы… И как ни хотел Макс найти в ее лице изъян, ничего-то у него не получалось.