— Но… у меня нет спальника. Палатки тоже нет, — предприняла слабую попытку я, хотя и терзалась смутными сомнениями, что и на этот ход конём у Лёни предусмотрена контратака. А потому я и не удивилась, когда он пожал плечами и сказал:
— Да нет проблем: у меня с собой два спальника и палатка. Если не захочешь делить её со мной, я могу переселиться к кому-нибудь из ребят или найти тебе место у девчонок.
Я. Никогда. Не. Была. Ревнивой.
Но эти его «девчонки» подействовали на меня подобно красной тряпке для бычка на родео.
— Пять минут. Только умоюсь, — предупредила я, исчезая за дверью ванной.
— Понятно, — рассмеялся Лёня. — А ехать, значит, в пижаме планируешь?
…
Громыхая тяжёлыми колёсами, электричка отошла от станции по расписанию. Облачённая в джинсы и клещёвку, принадлежащую Лёне (ему показалось, что я замёрзла, дрожу, обгорела на ярком солнце и что-то не комфортно себя чувствую одновременно — нужное подчеркнуть), я ловила на себе весьма настороженные и чрезвычайно заинтересованные взгляды многочисленных ребят и девушек под кодовым названием «друзья». Нет, я, конечно, ничего не имела против, просто обычно друзьями у среднестатистического парня являются два, ну, максимум три человека. Здесь же компания Лёни занимала добрую половину вагона. Увешанные котелками, рюкзаками, ракетками для бадминтона и удочками, ребята старались… разместиться как можно ближе к нам с Лёней. Девушки с плохо скрываемым любопытством рассматривали меня.
Одна, представившаяся Оксаной, даже пересела вплотную, когда парни дружной гурьбой отправились в тамбур, покурить.
— Ничего себе у тебя причёска, — улыбнулась она, без разрешения, но аккуратно дергая меня за прядь, будто проверяя упругость кудряшек. — Ты где химию делаешь? Очень красиво.
— Это не химия, — дёрнулась я. — Волосы натуральные.
— Повезло, — улыбнулась Оксана. — А у меня прямые как палки и пачкаются за один день.
— Зато густые и цвет красивый, — улыбнулась я, рассматривая, как солнечный свет короной сверкал в её каштановых прядях.
— А вот брови лучше выщипать, — голос моей новой знакомой вдруг зазвучал строго. — Я уже поняла, что краситься ты не любишь и предпочитаешь естественность, но ходить с такими коромыслами над красивыми глазами — это просто преступление. Хотя… Лёньке, по-моему, только так понравиться и можно.
— Что? — не поняла я.
— Хочешь я тебе их потом выщипаю, — с азартом предложила Оксана. — У меня и косметичка с собой.
— Не, я это… — замялась я, лихорадочно соображая, как повежливее отказаться от предлагаемых косметических процедур и с содроганием вспоминая о моде прошлого столетия на жуткие брови-ниточки. — Спасибо, конечно, Оксана, но я как-нибудь сама. Соберусь и выщипаю. Обязательно.
Оксана кивнула и вдруг прижалась плечом к моему плечу ещё теснее:
— Слушай, а с Лёнькой-то у вас серьёзно или как? Он ведь у нас такой хороший, а всё один да один.
— Что? Я…
— Да ты не пугайся. Пойми правильно. Парень ведь замечательный, но я его с девчонкой впервые вижу…
Закончить феерически важную речь Оксане не дали возвратившиеся мальчишки. Они разместились на свободных местах, и вагон сразу наполнился шумом. Рядом зазвучала гитара, и кто-то затянул песню, слова которой показались красивыми, но незнакомыми.
Лёня аккуратно пробрался ко мне, совершенно невозмутимо оттеснив Оксану, и я с удовольствием положила голову на его плечо. Больше на нас с интересом уже никто не смотрел, а значит, следовало предположить, что в компании меня приняли.
…
Могу с уверенностью сказать, что дитя природы, задушенное во мне городским детством, не способно было на дикую жизнь совсем, а потому пиком моей робинзонады в любом случае стало бы: заблудиться в лесу, проплутать там сутки, а под занавес (в конце истории) замученному цивилизацией человеку (мне) наверняка случилось бы всем попом усесться в муравейник.
Вот почему, несмотря на относительную открытость местности, выбранной для туристического лагеря, и обилие людей рядом, от Лёни я старалась не отходить.
Он же простодушно принимал это за проявление романтичности с моей стороны, беспрестанно улыбался и… отвечал вежливым отказом на все предложения помочь с установкой палатки или хоть чем-нибудь ещё.
Позже, когда все остальные нашли себе дело: кто-то пошёл за дровами, кто-то сооружал полевую кухню, я всё слонялась вдоль берега вьющейся голубой лентой реки и задумчиво смотрела, как Лёня и ещё трое его друзей ставят сети.
— Если повезёт, будет уха, — улыбнулся он, проходя мимо.
«А если не повезёт, Тая испортит тебе настроение», — за ехидство я врезала бы внутреннему голосу под дых, даже не думая, что под дых по совместительству является и моей собственной частью тела.
Но, когда я глядела на хлопоты окружавших меня людей, заглядывала в добрые, улыбчивые их лица, тревога отпускала меня. «Не сейчас, просто чуть позже», — уговаривала я себя.
…
Нам «повезло». И аромат свежесваренной ухи заполнил пространство, хотя оно казалось таким огромным, таким свежим. Каким-то образом Лёня умудрился притащить в своём багаже даже шезлонг, который и был любезно предложен мне. И пока я с царствующим видом восседала на этом импровизированном троне, пытаясь понять, как у остальных получается обедать деревянной ложкой, которая и в рот-то не умещается, Лёня улыбался:
— Не правда ли, тут хорошо?
— Мне нужно с тобой серьёзно поговорить… — вырвалось из груди безотчётно.
…
Он держал меня за руку, когда мы удалялись в лес, почти вплотную подступивший к поляне. За спиной остался уютный лагерь. Лёня бережно поддерживал меня, помогая перешагивать бурелом, когда мы чуть углубились в чащу.
— Зачем так далеко уходить? — удивлялся он.
Я не ответила, только многозначительно посмотрела на него, и от взгляда этого Лёня тоже вдруг стал серьёзным, он ещё крепче сжал мою ладонь.
Мы шли ещё, наверное, с четверть часа, прежде чем я, едва не разрыдавшись, всё же собралась и остановилась. Я понимала, что впереди меня ждёт самый непростой в жизни разговор.
— Что с тобой, Тая? — ласково спросил Лёня, разворачивая меня к себе лицом. Как ребёнка он погладил меня по волосам, по щеке его пальцы спустились к подбородку. Ухватившись за него, Лёня поднял моё лицо, заглянул в глаза.
— Выглядишь растерянным, — всхлипнула я (девчонка, что с меня взять?), но взяла себя в руки, ещё раз нащупала в кармане джинсов телефон и…
— Лёня… прежде, чем я обо всём тебе расскажу, позволь мне… в общем, я… просто дело в том… — не могла подобрать нужных слов я, но, сжавшись, проронила едва слышно: — Дело в том, что сказанное может навсегда поменять твоё ко мне отношение. Может быть, ты сочтёшь меня сумасшедшей, а может, просто не захочешь видеть. Поэтому я хотела бы… эх, да, гори оно всё!
С этими словами я наступила на ствол когда-то поваленного замшелого дерева, чтобы было проще дотянуться до Лёниного лица. Я даже не успела закрыть глаза, потому что тело не слушалось совсем. Оно требовало закончить мысль действием, и… я прикоснулась. К. Его. Губам. Своими.
Лёня не вздрогнул, он не отстранился, и, казалось, что и сам давно этого ждал. Я почувствовала только тихий его вздох, подрагивающие пальцы, медленно спустившиеся с моих плеч, повторившие холмики лопаток, уютно устроившиеся на талии.
Время закончило своё существование в точке соприкосновения. И я эхом повторила «люблю», прозвучавшее продолжением поцелуя, а потом решительно установила почти привычный барьер, уперевшись ладонями в его грудь.
— Лёня, а теперь, Бога ради, послушай. Точнее, смотри.
Между нами теперь было чуть более десяти сантиметров, в которые уместилась моя ладонь с лежащим на ней смартфоном. Я нажала кнопку включения, гаджет тут же приветственно отозвался.
Выдержке Лёни могли бы позавидовать разведчики. Только улыбка сошла с его губ. Испуга, шока во взгляде не было, он смотрел вопросительно, выжидающе. На меня.