— Знаешь… это… впрочем, не думай.
Он и не думал, не думала и я. Все термины, понятные балерине из двадцать первого века, но непонятные физику из тысяча девятьсот восемьдесят шестого, все понятия из области атомной физики, остающиеся загадкой для меня, стали вдруг совершенно незначительными, когда губы Лёни коснулись моих.
— Один-один, — пронеслось на периферии сознания.
========== Глава восьмая, в которой приходит время размышлений и танцев ==========
Мне нужно найти всего пару слов,
Мне нужно сделать всего один шаг.
Прости, если я это сделать не смог.
Прости, если что-то вышло не так.
С. Бобунец
Я проснулась от того, что, несмотря на наличие куртки и спальника, стало холодно. Лёни в палатке уже не было, а узкая полоса света, пробивавшаяся через входной клапан, упала на лицо, раздражая навязчивостью.
Я поёжилась, вдохнула и… задрожала от удовольствия. Воздух, проникавший с улицы, был холодным, но таким упоительно свежим и свободным, какого я никогда раньше не ощущала. Или просто не задумывалась над этим. Хотелось выскочить наружу, пронестись по траве босиком, вдыхая полной грудью, приветствуя распустившуюся в красках весну.
Но я не спешила выходить. Оттуда, от потрескивающего уже костра, слышались смех и приглушённые голоса, среди которых я безошибочно выделила лёнин.
— Неужели двадцатикилограммовый? — удивлялся он.
— А-то-о-о! — отвечал незнакомый мужской голос.
— И как же ты его? Сил же в нём о-го-го сколько!
— Да втроём вдоль берега таскали. Часа два, никак не меньше. Ну, а потом, когда устал, тут мы его и настигли.
— Значит, шашлык из сома будет?
— Ближе к обеду. Но кофе уже готов. Давай, Лёнька, буди Таю, пора завтракать.
Но он не стал звать меня к костру, вокруг которого появлялись и усаживались сонные ещё ребята и девушки. Прихватив две жестяные кружки, над которыми вился густой ароматный пар, Лёня вернулся в палатку. Он открыл её так, что утренний воздух мгновенно заполнил всё пространство, а сам Лёня опустился на брезент рядом со мной, с улыбкой протягивая кружку.
Я беспомощно пошевелилась, и Лёня, вспомнив, что со спальными мешками мои диалоги происходят на «вы», отставил напиток в сторону и помог выбраться из ловушки.
— Доброе утро, — нараспев произнёс он. Тёмные его глаза лучились от радости встречи, но сам Лёня близоруко щурился.
— Где же твои очки? — удивилась я, усаживаясь рядом, принимая из его рук кружку.
— Пусть глаза отдохнут, — ответил Лёня. И голос его вновь казался спокойным. Да и всё в позе его, в жестах говорило, что за ночь Лёне удалось взять себя в руки, что дело осталось за малым: думать и обязательно что-то придумать, изобрести.
Его спокойствие передалось и мне.
Я придвинулась чуть ближе, прижалась бедром к его бедру, тут же почувствовав руку на собственной талии, прижимающую ещё теснее.
— Замёрзла? — рассеянно спросил Лёня, нащупывая спальник, укрывая им мои плечи.
— Если только совсем чуть-чуть…
Кофе был упоительно вкусным, вобравшим в себя аромат смолистых дров и еловых шишек. Утро же пахло костром, свежестью и сыростью недавно выбравшейся из-под снега земли. Синее небо куталось в одеяла облаков, и казалось, что оно тоже зябнет, когда озорной мяч солнца то показывался, то вновь исчезал среди них.
— Хорошо? — произнесла я, чувствуя, что это прозвучало вопросом.
— Хорошо, — ответил Лёня. — Всегда хорошо, когда рядом ты.
И день пошёл мимо нас ленивой расхлябанной походкой, поражая своей беспечностью перед лицом приближающейся катастрофы. Но я то оставалась спокойной, отвлекаясь на упоительную красоту природы, то вновь волновалась, находя Лёню неизменно чуть в отдалении от остальных. Даже не зная его так близко, как было нужно, чтобы предполагать, я, тем не менее, оставалась уверена, что такое поведение Лёне обыкновенно было несвойственно. Частенько я видела, как кто-либо из приятелей подходил к нему и что-то спрашивал. Лёня тогда, будто очнувшись от оцепенения, отвечал рассеянно и, скорее всего, невпопад, но стоило приятелям отойти, как тот погружался в размышления снова.
И я не тревожила его, стараясь занять себя чем-нибудь. Я общалась с друзьями Лёни, находя каждого из них всё более приятным человеком. И даже излишне любопытная на первый взгляд Оксана теперь казалась мне почти милой девушкой — вместе мы плели венки из нежных весенних трав и полевых цветов.
А после был шашлык, какая-то странная игра с мячом, смысла которой я так и не поняла, и снова песни под гитару, моя рука в лёниной ладони. Влажной, холодной от волнения. И как ни хотелось мне остановить время, остаться навечно в моменте весны, среди распускающихся цветов, пробуждающейся ото сна природы, но тихий вечер ожидаемо спустился на землю, застав нас в электричке по дороге домой.
Мы с Лёней, отделившись от остальной компании, весь обратный путь провели в тамбуре. Уткнувшись губами в мою макушку, он молчал. Да и я не знала, с чего начать разговор, а потому сделала это весьма неуклюже, как если бы в танце вдруг со всего маху наступила ему на ногу.
— Почему ты ни с кем поговорить не хочешь? Может быть, стоит сходить к Акимову? А если он не настолько доверяет тебе… возможно, есть ещё кто-то среди работников станции, кто мог бы выслушать, повлиять?
Лёня рассеянно чмокнул меня в лоб и промолчал. Казалось, он даже не слышал вопроса.
По прибытии в Припять он проводил меня домой. Он оставил мои вещи посреди коридора и… пожелал не менее рассеянно:
— Спокойной ночи, Тая.
— Но, Лёня, я…
— Поговорим об этом завтра, ладно? После того, как я вернусь со смены, хорошо?
— Да, пусть будет так, договорились, — нехотя согласилась я. — С тобой всё нормально?
Слабая улыбка тронула его губы, когда он ответил:
— Разумеется. Мне просто предстоит хорошенько обо всём подумать ещё раз.
…
Я проснулась ещё затемно, если вообще можно было назвать сном те короткие промежутки размыкания сознания с бодрствованием. Я то и дело проваливалась во тьму, но просыпалась, как только там, на чёрном дне сновидений, начинали проявляться картинки. И виделся мне пожар. Что горит не только кровля энергоблока. Пламя охватывает всю станцию, весь город, страну, мир.
С гудящей точно улей головой я подошла к окну. Молоко рассвета неуверенно разливалось по блестящим крышам. Ночью дождь умыл Припять, умножив юность её и красоту. Распахнув рамы, я впустила прохладный воздух и, налюбовавшись ещё спящим городом, тоже совсем было собиралась вернуться в постель, как вдруг увидела Лёню, выходящего из подъезда. «Значит, время утренней смены уже пришло. Завтра пойдёт в ночную», — пронеслось в голове. Ледяные пальцы животного страха сжали моё горло. Я смотрела на удаляющуюся фигуру, когда Лёня вдруг остановился, замер на секунду и, развернувшись, увидел меня. Мы смотрели друг на друга, но никто не решался поприветствовать. Любой звук в утренней тиши показался бы непростительно громким. Одними губами я пожелала: «Удачи», а он неуверенно махнул мне в ответ рукой.
…на душе было тяжело, ведь только теперь я в полной мере осознала, какую информацию вывалила Лёне, какой груз возложила на его плечи.
Нужно ли говорить, КАК я ждала его возвращения, и коллекция эксклюзивных блюд в моём холодильнике пополнилась четырьмя кастрюлями одинакового борща, заливной рыбой, тортом и варениками? А дальше у меня просто кончились посуда и продукты, но снять стресс так и не получилось.
Вот потому-то, когда раздался долгожданный стук в дверь, а на пороге моей квартиры возник Лёня, радости моей не было никакого разумного предела.
Едва дыша в кольце сильных рук, вдыхая аромат свежей рубашки, я поинтересовалась буднично: «Как дела», уже по позе его, по взгляду чувствуя, что Лёня не скажет правды.
— Всё хорошо, — улыбнулся он. — Всё хорошо, Тая.
— А мы что, куда-то снова идём? — я решила сменить тему, отогнать дурные мысли.
Лёня погладил меня по спине и ответил с лукавицей:
— Твоя очередь показывать мастерство.
— В каком это смысле?
— В том смысле, что я приглашаю тебя на танцы.