— Значит, ты поступил по соображениям совести? — не дала закончить ему я.
— Именно, — ответил Лёня и улыбнулся. И я поняла, что для него самым главным было то, чтобы я поняла и приняла его поступок.
Я приняла, хотя и НЕ поняла.
Зато я придвинулась чуть ближе, склонилась над ним.
— Я, наверное, такой уродливый, — усмехнулся Лёня. — А ты такая… ослепительно-красивая.
— С ободранным подбородком и «фонарём» в полщеки — сама красота, — попыталась пошутить я. — Лёня. Поверь, мне всё равно, как ты выглядишь.
И в подтверждение своих слов я губами коснулась его лба.
— Это может быть опасно, — прошептал он так, чтобы не услышал вернувшийся в палату Александр, обнимавший трёхлитровую банку молока. — Может, тебе лучше домой пойти?
— Никогда в жизни! — заявила я в ультимативной форме.
И я сидела рядом, пока солнце не стало клониться ко сну. Я сидела до тех пор, пока в палату снова не зашла медсестра и не приказала:
— Так, Акимов, Топтунов, Савченко, Михалюк, Серов — будьте готовы. Вас переводят в другую больницу. В Москву.
Я едва ли не кричала. И, наверное, это отчаяние в полной мере отразилось в моём взгляде, потому что Лёня понял. Понял, но не дрогнул. Он крепко сжал мою руку и вдруг отчётливо произнёс:
— Тая. Я не умру. Я буду бороться до последнего, слышишь? И ты. Ты держись тут. Я дам телеграмму.
— Кому?
— Тебе.
— Не за чем. Я еду с тобой.
— Нет.
— Да. Что из вещей тебе принести? Я сейчас пулей домой и вернусь. Что тебе нужно взять с собой?
— Паспорт, — не стал спорить он, и взгляд его потеплел, наполнился надеждой. — Паспорт и ещё… возьми другие очки. Моими нельзя пользоваться.
И я бежала вновь. По спокойным ещё и живым улицам Припяти. Я бежала изо всех сил. Пока не увидела ставший родным подъезд. В спешке я даже не сразу заметила, как изменился пейзаж вокруг. И пока доставала ключи, не сразу увидела выходящего из подъезда человека, на которого налетела со всего маху. Рассыпаться в любезностях и извиняться мне было решительно некогда, а потому, неловко отпихнув парня в сторону, я на ходу пробубнила: «Ты-эт-прости, пожал-л-ста» — и поскакала по лестнице.
— Эй, — окликнул он меня уже на подходе к следующему пролёту.
Я обернулась и увидела… Лёню.
========== Глава одиннадцатая, в которой Тая пытается анализировать на фоне сильнейшего удивления в жизни ==========
Я с рассвета тупо прячусь от света,
И, крадучись, пытаюсь подобраться к окну.
Прошлой ночью я видел точно,
Как ты надувала на небе Луну.
С. Бобунец
«Ву-у-у-у-уф», — гулко хлопнула за спиной дверь, обитая вишнёвого цвета дерматином, отделяя от потрясённой меня нечто сознанию необъятное, необъяснимое. Будучи не в силах устоять на ногах, я буквально стекла вниз по полотну и осталась сидеть в позе тряпичной куклы: собственные руки, ноги и даже мозг — отказывались подчиняться. Тот лишь лениво транслировал отдельные кадры хроники событий последнего получаса, словно желая окончательно закоротить сознание.
Виделся мне Лёня, лежащий на больничной койке. Багрово-красное отёчное лицо его казалось ещё более воспалённым на фоне белоснежной наволочки с печатью «МСЧ №126». Я кричала… как вдруг на смену виденью приходило новое: совершенно здоровый и смущённый Лёнька, встретившийся мне по дороге домой, куда я бежала за ЕГО очками.
Лёня говорил почти те же самые фразы, что я слышала буквально шесть дней назад. И ими он будто намеренно направлял наш диалог по уже известному сценарию, будто написанному кем-то свыше. За нас и для нас. Сценарию, который мы не в силах изменить…
«День сурка, да и только», — произнесла я и закрыла глаза. Разговаривать с собой вслух становилось едва ли не доброй традицией.
Однако, долго причитать я не умела. Когда первый шок понемногу стал проходить, ко мне вернулась способность мыслить конструктивно и… распирающая грудь радость, что Лёня жив и здоров. Мне были неинтересны причины, главное, что он снова смотрел на меня с неукротимым интересом, говорил то, что я уже слышала, а значит… значит… нет, мне было просто необходимо проверить свою гипотезу!
Недолго думая, я выскочила во двор и понеслась по знакомому маршруту.
«Энр-ге-тик» сегднш-ный», — запыхавшись попросила я продавца, звякнув о блюдечко монетками. И когда я вцепилась в газету, заметила её взгляд. Думаю, в женщине отчаянно боролось воспитание и желание покрутить пальцем у виска. Чтобы второе окончательно не побороло первое, прежде чем развернуть издание, я отошла в сторонку и села на лавочку, едва переводя дыхание.
— Двадцатое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, — прочитала я и тут же, улыбнувшись, кое о чём вспомнила. Да! Три ярко-жёлтые полосы, отпечатавшиеся со свежеокрашенной лавочки, уже знакомо перечеркнули будущее моих джинсов, хотя предупреждающая табличка красовалась совсем рядом. Мне хотелось плакать… но и смеяться хотелось тоже.
Домой я шла, нет, бежала, едва касаясь земли. Вот-вот навстречу из-за поворота должен был появиться Лёня с авоськой, наполненной продуктами. Так и произошло. Равно как и его робкая попытка продолжить «знакомство». Сердце пело от возможности пережить все эти моменты заново. Потихоньку в чёрном болоте, разлившемся внутри, расцветали лилии. Но если я уже горячо любила, Лёне только предстояло проникнуться симпатией. И ещё… ещё впереди у нас была почти целая неделя. Неделя на то, чтобы поговорить о катастрофе и разработать план по спасению мира.
Я пообещала себе, что на этот раз не стану тянуть.
Однако то, что у Вселенной присутствуют свои коррективы для моих блестящих идей, стало понятно как-то сразу. И если Провидение позволяло исправить некоторые откровенные ляпы в виде начинки для пирожков, то основная канва событий могла похвастаться полным отсутствием гибкости и вариативности. Даже диалоги, происходившие между нами, до противности напоминали те, что предлагают компьютерные игры, когда, например, на одну фразу игрового персонажа всплывает меню в виде трёх возможных вариантов, непременно ведущих к определённому ответу.
Однако, унывать мне было решительно некогда, и в те минуты, когда Амур терял бдительность, я отчаянно разыскивала возможность выложить Лёне всё сразу, с ходу. Я не боялась быть непонятой, не боялась, что он рассмеётся в лицо. Во-первых, слишком чётко перед моим внутренним взором стоял его образ с радиационными ожогами, очень мотивирующий к действию, а во-вторых, я бессовестно жульничала знала, что по природе своей Лёня просто совершенно не способен на издёвки, насмешки, что в любом случае он выслушает внимательно.
Но снова и снова мои планы, точно деревянные корабли, налетевшие на скалы в шторм, рассыпались в щепки. И как только я настраивалась поговорить, нащупывая в кармане заветный смартфон, Лёню тут же что-то отвлекало. Доходило до абсурда, и когда в очередной раз я решилась, в дверь Лёни (а мы находились именно у него) постучали, будто пожар бушевал во всём подлунном — кроме этой квартиры — мире, и Лёне ничего не осталось, как пообещав мне: «Минуточку», отправиться открывать.
Нужно ли говорить, что через минуточку и даже через час он не появился? Подоспевший сосед похитил Леонида для устранения коммунальной аварии на даче в виде лопнувшей трубы. Да, Вселенная будто пыталась сказать: «Дорогая Тая, ты дура, тогда, в первый раз момент для разговора ты выбрала более удачно. Не лучше ли подождать?»
И я ждала. Ждала туристической вылазки на берег реки, как еврей — манны небесной. Ждала разговора с ничуть не меньшим волнением, чем впервые, попутно внимательнее приглядываясь к жителям Припяти и даже разыскав новых «старых» знакомых.
Я не отказала себе в удовольствии прийти во двор к Акимовым с раннего утра, чтобы увидеть, как они, держась за руки, ведут своего сына в детский сад. Мне нравились улыбки на их безмятежных лицах, нравилось тепло, исходившее от них.