И снова воспользовавшись «Столом справок», я разыскала дом Дятлова, застать которого мне удалось только на вечерней заре. Нет, я не думала подходить к нему, понимая, что лучше Лёни кандидата на роль спасителя мира всё равно не сыскать. Просто соблазн увидеть, как Дятлов выглядел до аварии, был очень велик. И надо сказать, что был он самым обыкновенным, если не считать осанки и стати, по-видимому, приобретённой из-за здорового образа жизни. Вот и теперь Дятлов предстал передо мной в олимпийке и трениках, разминающимся перед пробежкой.
Удивительно. Снова в воздухе воцарились мир и спокойствие, маленький городок казался беззаботным под карамельными лучами весеннего солнца. Я понимала, что в дела Вселенной вмешаться мне всё же предстоит, но только тогда, когда она сама предоставит возможность.
…
Нужно ли говорить, что шок от разговора со мной Лёня испытал ничуть не меньший, чем в прошлый раз? Но обнадёживающим фактором стало то, что я могла ответить на некоторые его вопросы более подробно. Правда, не потому, что вспомнила прочитанное ранее, а оттого, что слышала о случившемся от него самого. Однако, эту часть информационного блока я по понятным причинам решила утаить. Лёне со всей очевидностью по маковку хватало моего «прошлого из будущего», так что не стоило додушивать его временными петлями. Я разрешила себе думать, что нового козыря из колоды получила не без потерь из собственной нервной системы, поэтому расклад виделся справедливым. Я терпеливо отвечала на вопросы, с неудовольствием замечая, что Лёне более расширенная информация не давала ровным счётом ничего.
— То есть после провала по мощности нам удалось поднять её до приемлемого значения, но после окончания опыта и сброса «АЗ-5» рвануло? — лёнькины глаза в сумерках светились не хуже радия-226.
— Боюсь, что это именно так.
— А… в этом твоём интернете ничего не было написано, почему так случилось? Что именно произошло? Какой процесс дал толчок?
— Лёня, для меня вообще сложно понять, как тормоз может стать газом, — повторила я фразу, услышанную от Акимова в медсанчасти. Сама себе при этом я виделась профессором, претендующим на звание академика наук, Лёне, по-видимому, так не казалось.
— Но это же бред!
— Ты мне не веришь? — не то чтобы не обиделась я.
— Верю, — Лёня уткнулся губами в мой затылок. — Тебе верю безусловно, но разум охватить не может.
…и странно, и снова тревожно стало мне после этого разговора. Пока мы возвращались к костру, я настоятельно предлагала обсудить с коллегами сказанное мной.
— Тая, ты что, в самом деле предлагаешь рассказать Дятлову или Акимову про путешествия во времени, думаешь, что мне следует предъявить им тебя в виде доказательства? Нет, действовать надо по-другому.
— Но как?
— Мне подумать надо.
Я была и раздосадована, и растеряна одновременно. Настолько, что с языка чуть было не сорвалось: «В прошлый раз, когда ты так сказал…» Впрочем, хорошо, что не сорвалось.
…
День «икс» приближался. И если раньше время в осознании неизбежности тянулось медленно, то теперь оно летело на всех парах. Я держалась за руку Лёни всё чаще и крепче, с надеждой заглядывала в его глаза, но он только менял тему и обещал: «Всё будет в порядке, Тая. Всё будет хорошо. Вот увидишь».
— Но, если заявить о сомнениях, попросить отменить эксперимент?
— Боюсь, что это невозможно. Подобное заявление нужно подкреплять доказательствами, фактами, а у нас ничего нет. Ты же понимаешь, на каком уровне утверждена программа? Кто станет нас слушать, когда кроме невнятных догадок мы ничего не можем предоставить.
— Следуя твоей логике, чтобы бюрократы поверили, нам нужно показать им раскуроченный реактор. Только тогда к нам прислушаются, да? Откуда же нам взять подобную модель?
…и я впервые пожалела, что не сфотографировала горящий энергоблок на смартфон, когда у меня была возможность. И пусть тогда бы пришлось обрушивать на несчастную лёнину голову ещё и рассказ о временных петлях, это было бы контраргументом. Даже для коллег Лёни. И плевать на то, что рассказать пришлось бы обо всём «от» и «до».
Я проклинала себя за глупость. Впрочем, в своё оправдание могу сказать: на тот момент мне было не до фотоотчётов. Дурацкий интернет. Свинство с его стороны отсутствовать в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году.
…
Двадцать пятого апреля я никуда не ушла от Лёни. Не было потребностей бродить по городу. Не было необходимости задавать себе вопросов, не находить на них ответов и скучать по родным. Всё это я уже сделала в прошлый раз, как и поняла, что вряд ли когда-то их увижу, вернусь домой. Мне не хотелось признавать и тот факт, что во второй раз всё получилось даже ещё хуже, чем в первый.
Но одно я знала точно: что этот последний день хотелось провести с Лёней.
Я сидела на подоконнике в его залитой солнцем кухне и болтала босыми ногами в воздухе.
— Если ты вывалишься в окно и убьёшься, я тебя убью, — пригрозил он с улыбкой.
— Во второй раз?
— Обязательно.
Он подошёл ко мне и крепко обнял, дав понять, что не позволит вывалиться. И я решилась на разговор, не нёсший смысловой нагрузки, но важный для него.
— Знаешь. Насчёт знакомства с родителями… да, я поеду с тобой в Таллин.
Он уходил на вечерней заре улыбаясь, не веря в то, что должно было произойти. Я же решала уравнение на тему промахов, пока возвращалась в город. Снова, как и в прошлый раз, я провожала его до самой станции.
Но домой я не пошла. Я не знала, что будет дальше, но понимала, что с большой долей вероятности, история повторится. А может быть, сделает и очередной виток, петлю.
Город же не подозревал о том, что знаю я. Он просто доверчиво смотрел на меня, моргая жёлтыми глазами горящих окон. Он казался сонным. Он хотел отдохнуть.
«Спокойной ночи, милая Припять. Спокойной ночи и прости, что не смогла ничего для тебя сделать», — прошептала я, чувствуя, как наворачиваются слёзы.
И я не вернулась домой, не закрыла за собой дверь, обитую вишнёвого цвета дерматином. Я просто бесцельно бродила по улице, вдыхая аромат сирени. Я с удовольствием заметила, что ошибалась в темпераменте городка, и даже ночью он оставался живым: по слабоосвещённым аллеям, держась за руки, бродили парочки, не желавшие в упоительно тёплую погоду расходиться по домам.
«И вы меня простите, все простите меня», — проговорила я чуть слышно.
И вдруг до меня донёсся слабый порыв ветра. Тёплого, несущего оборванные с яблонь лепестки. Он запустил свои призрачные пальцы в мои волосы, будто поглаживая их, но не своими — лёниными руками. Я согласна носить звание главного сумасшедшего и… мне показалось, что слышу его голос. Вот только слов разобрать не получилось.
Даже в половине второго я не пошла домой, хотя стало прохладнее. Кутаясь в куртку, я продолжала бродить по улицам, то и дело поглядывая на часы. «Пять минут, три, одна», — отсчитывал разум. Я повернулась спиной к станции и…
========== Глава двенадцатая, в которой отцветает сирень ==========
Меня обступила кромешная тьма, к земле придавила тишина. И не сразу поняла, что абсолютное отсутствие огней и звуков наступило от того, что я зажмурилась изо всех сил, ладонями зажала уши и слышала теперь только собственный голос, считавший от одного до десяти и обратно. По кругу. По нескончаемому кругу.
«Ну же, Тая, открой глаза», — вмешивался не в своё дело внутренний голос. «А если и открою, — отвечала ему я, — что увижу? Зачем на это смотреть?»
Но всё же мне пришлось взять себя в руки хотя бы просто потому, что стоять до бесконечности спиной к станции у меня всё равно не получилось бы. Я открыла глаза, убрала ладони и обернулась.
Она стояла едва различимая в предутренней влажной дымке. Холодало и над землёй расчёсывал влажную бороду туман. Я не верила глазам — никаких всполохов огня, никакого «северного сияния» от ионизирующего излучения над станцией — ничего. Все четыре энергоблока стояли в ряд, на самых что ни на есть собственных местах, и станция продолжала работать.