Наконец женщина вышла из-за перегородки, обратив свой усталый взор к окнам.
Человек в капюшоне отпрянул за угол, сделал несколько резвых прыжков и пошел вдоль наклонившегося забора ускоренным шагом. Где-то сзади запоздало тявкнула собачонка.
Перед собором горело два фонаря. Люди входили в просторное преддверие храма. Они наспех крестились, бережно раскрывали намокшие узелки.
Путник протиснулся сквозь толпу, отбросил капюшон. Седые волосы, длинная холеная борода старили его. Но розовые скулы, острый взгляд бегающих глаз подчеркивали запас еще не истраченных сил.
В соборе было душно, пахло ладаном, воском.
Величественный и важный, в длиннополой ризе, епископ был окружен сонмом предупредительных священников и диаконов. Свита состояла из трех рядов: те, что впереди, шли с большими зажженными свечами, другие поддерживали епископа. Третий ряд, диаконы, замыкал шествие.
Люди смолкали, истово крестясь, отвешивая поклоны. Слышалось пение клира и молитвенный шепот.
— Смиритесь, православные, не поддавайтесь большевистской ереси... яко соблазну диавола... — ронял на ходу епископ, вялой рукой касаясь согбенных спин. Бородатый мужичонка, толстый, туго подпоясанный кушаком, силился сделать поклон приближающемуся епископу, но это у него никак не получалось, словно проглотил аршин. Когда он откинулся назад, вознеся руку, сложенную перстом, откуда-то из-под полы с тяжелым грохотом вывалился затвор и с дребезжанием покатился по каменным плитам. Епископ заступил это место, выкрикнув:
— Христос воскресе!
Голос его басовито прогремел под сводами собора. И тут же собор вздохнул тысячеусто:
— Воистину воскресе!
Оба хора подхватили: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...»
Бородатый путник, отирая мокрые щеки и голову платком, приблизился к епископу и, Оттолкнув диакона со свечой, приглушенно сказал:
— Жду благословения, ваше преосвященство.
Епископ молча осенил его крестным знамением, поведя бровями на дверь.
Затем путник вышел из собора и зашагал к дому епископа. Пройдя калитку и отозвавшись на пароль черницы, он снял парик, сорвал с себя бороду.
После чарки кахетинского вина его провели в сад. Там он жадно закурил, нехотя прислушиваясь к какой-то возне неподалеку. Дождь уже перестал, лишь с деревьев падали частые теплые капли, пахнущие листьями. Вскоре донесся визг, потом смех. Через минуту в темноте отчетливо прозвучала пощечина и негодующий шепот.
— Его преосвященство накажет вас, отец Николай... Сейчас должен сюда прийти полковник, отстаньте!
— Я уже здесь, — отозвался Демидов.
Когда отец Николай подошел к полковнику Демидову, между ними произошел такой разговор:
— Забываете устав, штабс-капитан, — глубоко затягиваясь, упрекнул полковник. — Часового не положено отвлекать... от исполнения им служебных обязанностей.
— Долг офицера — проверить пост, — бойко отпарировал отец Николай.
— Пост здесь один, а как вы его проверяли?
Мимо прошла оскорбленная монахиня, грозясь пожаловаться его преосвященству.
— Теперь самим придется себя охранять, — заметил Демидов с иронией. Он вплотную подошел к штабс-капитану:
— Час тому назад узнал от связного: высадка десанта отложена под предлогом недостаточной подготовки операции.
Демидов с досадой метнул на землю окурок. Табачные искры рассыпались веером по земле и сразу погасли.
— На кой же черт мы здесь ведем всю эту комедию, господин полковник? Зачем играемся в кошки-мышки с чекистами?
— Сейчас уже не играемся. Выполняем роль мышки. Кошка выпускает коготки, она нас не спускает с глаз.
Черница, приблизившись, сказала:
— Его преосвященство готов принять вас.
Епископ Прокопий встретил гостей в роскошном шелковом халате с серебряными звездами на плечах. Огромные звезды эти, укрепленные золотыми нашивками, явственно напоминали фельдмаршальские погоны. Епископ поднял золотую чашу с вином:
— Христос воскресе, господа!
Вслед за ним подняли бокалы Демидов и отец Николай.
— Да воскреснет Россия от тяжелого сна, — произнес Демидов, опуская бокал на золоченый поднос.
— Да сбудутся слова господни, — поддержал его отец Николай.
Епископ закусил индейкой, вытер губы белоснежной салфеткой, хлебнул еще глоток вина и медленно, точно на исповеди, заговорил:
— Господин уполномоченный верховного командования! Святая церковь сделала немало: наши проповеди переворачивают миллионы людских сердец. Мы видим, как сжимаются в кулаки руки прозревшей паствы — все ждут сигнала. Среди прихожан двести человек с обрезами. Но где обещанные залпы орудий, которые должны были возвестить в эту ночь пробуждение России?