Эмоции, к сожалению, сильнее голоса разума. И меня можно понять, так как планы укатились Люциферу под хвост. Без субмарины работа искателя станет делом долгим и трудным. Без работы и денег я просрочу выплату и останусь без грота. Без грота и титула неведомое зло, вероятно, сведет с ума, да и потеряю шанс разобраться в фамильных тайнах.
И ладно бы это, можно плюнуть и сунутся в Лимб, соблазнившись тем странным заказом. Тем более Старик дал несколько подсказок, подготовил какое-никакое снаряжение, отыскал копию планов и позволил просмотреть. Но что дальше? Довериться Проныре я теперь не мог, и зыбкая уверенность в том, что сделка пройдет гладко после того, как достану летопись, испарилась. Такой способ временно решить финансовые проблемы мог вылиться в серьезные неприятности.
Так что да, я шел выяснять отношения. Но недоверие к другу, кроме вполне внятных мотивов разобраться, порождало и эмоции.
Примерно к середине бесконечного подъема запал порядком истощился. Помимо физической нагрузки сказывалась и плохая вентиляция, отвратно работающие рекуператоры, из-за чего пару раз приходилось пользоваться кислородной маской из личного спаскомплекта. Но все равно через полчаса пути превратился в потеющую и задыхающуюся развалину, едва-едва ползущую вверх по ступенькам. И когда наконец показался люк со слабо мерцающей надписью нужного этажа, в голове не осталось никаких мыслей, лишь грохотание крови и звон в ушах.
С трудом провернув маховик кремальеры, я ввалился в шлюз, открыл вторую дверь. И уже в коридоре привалился спиной к стене, долго дышал, боролся с цветными кругами, плавающими перед глазами. Когда слегка пришел в себя, мельком осмотрелся.
Внутреннее убранство в целом соответствовало статусу здания. Кое-где виднелись остатки роскоши. Литые подставки светильников в виде детишек-ангелочков почернели от времени, покрылись толстенным слоем пыли. Затейливую лепнину на потолке – древние мистические узоры и какие-то лики – изрезала густая сеть трещин. Бронзовые люки в слое зеленоватой патины, а большие иллюминаторы офисов мутные и темные. Когда-то гладкие стены покрыли краской гадостного желтоватого оттенка, налепили плакаты и таблички с кричащими зазывными надписями. Судя по сору на полу, уборщики тут появлялись нечасто.
Обычно такие места наполнены людьми и шумом, запахами пота, денег, азарта и несбывшихся надежд. Но здесь тихо – то ли сломанный лифт виноват, то ли я попал в обеденный перерыв.
Присмотревшись к указателям, примерно определил, в какой секции нахожусь. Отряхнул одежду, безуспешно пытаясь придать ей видимость опрятности, и направился дальше по коридору.
– Мистер? – окликнули меня из-за какой-то двери с яркой вывеской «Замороженные деликатесы Груба». Из-за створки выглянул сонный худощавый парень с мешками под глазами, трехдневной щетиной и засаленными нарукавниками.
– А? – удивился я, замедлив шаг.
– Лифты не починили? – спросил клерк.
– Похоже, нет, – ответил я. – А что, вышли из строя все?
– Да, с утра, – обреченно махнул рукой незнакомец. – Снизу телеграфировали – какой-то распределительный щит сгорел, ждут бригаду ремонтников. А у меня тут партия королевских крабов оттаивает на складе, по лестнице не спустишь, грузчики внизу застряли… Вам крабы не нужны?
– Сожалею, – развел руками я. – Если б понадобились, в карманах не утащу.
– Э-эх, – махнул рукой клерк. Вновь скрылся за дверью, продолжая бурчать под нос: – Эта свинья теперь меня с дерьмом сожрет.
Пожав плечами, я пошел дальше. Но про себя отметил, что поломка объясняет, почему тут так пусто. Не каждый решится топать по лестнице, многие наверняка толкутся внизу в холлах и залах для работников в ожидании ремонта. И остается надеяться, что Коул попал сюда раньше, чем случилась авария. Иначе зря я мучился и совершал атлетические подвиги.
Еще пару-тройку раз я наблюдал открытые офисы, где изнывали от скуки и неизвестности трудоголики, решившие прийти пораньше. Они выглядывали с надеждой на звук шагов, но убедившись, что на ремонтника и на коллегу я не похож, разочарованно вздыхали и отворачивались. А в одном из последних открытых кабинетов я увидел болга. Тот склонился над конторкой, в раскорячку сидя на высоком табурете с лесенкой. Пузатый, будто состоящий из одних шариков, в старом потертом компрессионном скафе. Подслеповато таращился помутневшими от времени стеклами окуляров в большую книгу и громко сопел от усердия. Судя по изношенному костюму, он жил в Таре очень долго, у таких часто барахлят слуховые и речевые аппараты.