Вряд ли причиной могла послужить ссора на приеме. Наверняка раздор возник задолго до того, и весьма нешуточный. Моя же неуклюжесть стала неким спусковым крючком, поводом.
Дополнительно меня беспокоило странное чувство дискомфорта. Вроде бы почувствовал людей, и вот они, но что-то зудело на грани сознания, не давало полностью переключить внимание на происходящее.
– Знаю, – повторил поэт.
– И в чем причина? – спросил я, не отводя взгляда от противников.
Сын гранда помолчал немного, над чем-то мрачно размышляя. Потом ответил:
– Я трахнул его сестру.
– Ты… что сделал? – чуть не поперхнулся я.
– Переспал с сестрой Олсандера, – так же убийственно-спокойно повторил Фергюс. Вновь помолчал и добавил: – Понимаешь, Орм, любовь у нас нарисовалась лет пять назад. Ну то есть настоящая, а не такая, как у меня обычно, на пару ночей. Гуляли, общались, мечтали вместе… А потом, как водится, очнулись утром в постели.
– И что такого?
– Да ничего особенного, больной ублюдок следил за нами. Как оказалось, тоже ее вожделел. Хотел, чтоб как в старых балладах, на родной сестре жениться. Дескать, герои раньше так делали, традиции и прочая чепуха. Мы знали, но не придавали значения. Мол, перебесится и успокоится. И любовь ведь побеждает, да?..
Говорил сын гранда негромко, но с такой глубинной горечью, что меня пробрало, по спине побежали мурашки. А судя по ярости, коей веяло от Олсандера, сказанное являлось если не полностью, то частично правдой.
– И что? – спросил я, разрывая затянувшуюся паузу.
– А ничего, – устало ответил друг. – Хорошего. Как узнал, что мы с Эилис того… взбесился и подстерег сестру тем же вечером по дороге из купеческого квартала. Итог – десяток ножевых ран, слепота и паралич. Девочка выжила, но осталась прикованной к постели. И ни один гнозис-лекарь не смог что-либо сделать. Сказали, теурги бы осилили, а мы не в силах. Хожу к ней иногда в монастырь Святой Марии, навещаю.
– Но откуда известно, что нападение совершил именно он?
– Рыбки на хвостах принесли. Видели его в тот вечер там же. Тогда в приметном плаще ходил, с гербом дома на всю спину. А контакты из низов подсказали, что никто из их людей не замешан, дураков нет. Конечно, в итоге Тару на уши поставили. Наловили всякого отребья, кто-то признался, красиво утопили. Но толку?.. Никто не подтвердит, что сын лорда Старшего дома сотворил такое с собственной сестрой. Ибо будет грандиозный скандал. Меня отец слушать не стал, обложил запретами, чуть в «Тихую гавань» не отправил.
– Ты, кажется, тогда долго болел, – задумчиво сказал я. И мысленно добавил: «История со стихами началась тогда же. И ссора с грандом. До того оставался прилежным наследником… Вот как сложилось. Вот и двойное дно, на фоне коего телодвижения и метания друга гораздо логичнее. И мне ничего не сказал, но понятно – слишком личное».
– Дырки лечил после дуэли, – пояснил Фергюс. – Как встал на ноги, хотел повторить наши упражнения. Но Гай Керней лорд Мак-Кейн договорился с отцом, отправил кусок дерьма командовать восточным флотом. А чтоб не скучал, дал в напарники сего пухляша, младшего двоюродного братца Симаса, ведь и раньше вместе терлись. Гоняться за ними бессмысленно, корабли постоянно крейсировали. Но тут совпало, флагман вернулся в Лорд-Кастл на ремонт, а я на приеме и узнал.
По мере того как поэт говорил, братья Мак-Кейн мрачнели. Внешне это проявлялось мало, тот же Олсандер владел собой практически идеально, управлял лицом, как субмариной, – ни одна мышца не дрогнула. И лишь глаза, ставшие совершенно бешеными, выдавали истинные чувства. Симас тоже великолепно держался – такой же добродушно-сонный, расслабленный. Но я заметил, как он малость покраснел, а потом пошел пятнами. И рука дрогнула, кисть сжалась в кулак, будто дробила кости шеи Фергюса.
Они молчали. Молчали нехорошо. Зло. Злобой и яростью полыхали оба. С той лишь разницей, что от Олсандера тянуло еще и негодованием, а от Симаса – ненавистью.
Дополнительно не покидало ощущение дискомфорта и тревоги. Вновь померещилось, будто следят. Но не так, как случилось с невидимкой, а иначе. С конкретным интересом, намерениями, опаской.
– Отвратительно, – сказал я.
– Прости, что втянул, – виновато кивнул поэт. – Я как увидел, что на тебя насели там, в гроте Молоуни, так и решил воспользоваться. И если что, не беспокойся. Оставил письмо, где все объяснил, тебя никто не посмеет обвинить.
– Ты идиот. Устроил мелодраму.
– Ага. Но ничего не могу с собой поделать.