Через секунду на рукаве Мак-Кейна проступило алое, стал виден порез. Задело лишь кожу от запястья до локтя, но кровь сочилась достаточно охотно. И если не перевязать, бравый адмирал второго флота обороны Тары начнет скоро слабеть.
В глазах Фергюса вспыхнуло удовлетворение от маленькой победы. Но голову, к счастью, не потерял. Покрепче сжал рукоять кортика, медленно пошел по кругу, ощупывая пол носками сапог, как ледяной наст. Олсандер развернулся к нему грудью и начал отступать. Глаза офицера внимательно ощупывали противника, изучали, ловили каждое движение. Без страха, неуверенности или боли.
План поэта очевиден – вывести врага под фонарь. Свет, слишком тусклый и неверный, не ослепит, но отвлечет и, возможно, не даст увидеть проблеск лезвия. И едва Олсандер прищурился, Фергюс атаковал вновь, стремительно и умело. Серая змея попыталась ужалить в голову, но наткнулась на тело своего брата-близнеца, отскочила, выбив искры. Метнулась в атаку вновь, целя в живот, и снова встретила сопротивление. Противники на секунду замерли, упершись ногами в пол и пытаясь продавить защиту, синхронно выдохнули от усилий.
Я видел, как вздулись мускулы обоих. Как столкнулись взгляды – словно те же ножи, услышал, как заскрипели зубы и мелкие камешки под ногами. Фергюс надавил еще, а затем резко отступил, явно надеясь, что Олсандер по инерции качнется вперед. Но Мак-Кейн ушел в бок, и клинок вновь лишь царапнул по куртке, оставил длинный разрез.
Противники разорвали дистанцию и замерли. Но что меня обеспокоило – поэт тяжело сопел и обливался потом, вокруг глаз проявились темные круги. Офицер сумел не сбить дыхание и оставался относительно свеж.
Эффект неожиданности сошел на нет, сын гранда потерял преимущество. Сумел зацепить противника, но нанести сколько-нибудь серьезные раны не смог, а силы потратил. Давало о себе знать и похмелье, и переживания, и недостаток кислорода.
А ведь прошло полминуты боя.
Судя по эмоциональному фону, отчаяния поэт не испытывал. Раздражение – да, злость, азарт. И явно имел парочку интересных приемов в запасе. Но меня больше беспокоило непробиваемое спокойствие что Олсандера, что Симаса.
Скосив глаза, я посмотрел на младшего Мак-Кейна. Создавалось впечатление, что тот в принципе не следит за боем, о чем-то сонно размышляет и к чему-то прислушивается. Но взгляд почувствовал, посмотрел в ответ и слегка приподнял брови – дескать, что надо?
«Не твоя ли затея с засадой? – мелькнула отстраненная мысль. – Тогда чего ждут? Почему не нападают?»
Но ответа на вопрос я не получил. А через миг Фергюс снова атаковал. Вроде бы стоял – задыхающийся, изможденный, почти сдавшийся – и вдруг взорвался серией выпадов и комбинаций.
Короткий удар с подшагом, поворот, тычок под ребра… Дзан-н!
Обманный финт ладонью левой руки, размашистое плавное движение крест-накрест клинком, и снова короткий тычок, но уже в горло… Дзан!
Скрежет клинков, искры. Быстрая разножка, и кортик выпадает из правой руки поэта. И пока перехватывает пальцы врага, сомкнувшиеся на рукояти, левая рука подхватывает клинок в полете, направляет острие под мышку.
Мое сердце замерло в ожидании развязки, а дыхание перехватило. Все произошло слишком быстро, чтобы кто-либо сумел отреагировать. Финт великолепен, идеально реализован, хлесток, хитер. Чувствовалась школа. И Олсандер не мог избежать, ведь стоял неустойчиво, на пятках, со скованной правой рукой и левой, которой долго и неудобно тянуться, чтобы хоть как-то парировать. Да и не мог никоим образом увидеть выпад, ведь тот шел в слепой зоне.
Но увернулся.
Выпустил свое оружие, и ладонь Фергюса соскользнула с пальцев врага. Одновременно с этим офицер качнулся назад, падая, ударил левой рукой под ребра поэта, придавая и себе ускорение, и сбивая равновесие противника.
Вжих! – сказал клинок. Душераздирающе затрещала ткань, раздалось задушенное оханье. Олсандер упал на пол, но успел сгруппироваться и откатиться, подхватить свой кортик. А сын гранда отшатнулся назад, морщась и потирая бок. Еще больше сбил дыхание, устал, разозлился. Но тянуло и разочарованием: явно надеялся, что выпад станет последним.
– Верткий… т-варь… – просипел поэт, глядя, как встает на ноги враг. – Но… равно… зацепил…
И верно – коварный выпад не пропал впустую. Едва Олсандер поднялся, стала видна дыра на куртке, неглубокая рана между ребрами, обильно сочащаяся кровью. Но ни один мускул не дрогнул на лице офицера, выражение глаз не изменилось. Будто надел маску бесстрастности, действовал как машина.