– Я ведь… говорил… – с кривой ухмылкой сказал Фергюс. И показал врагу лезвие в крови. – Это… начало.
Сын гранда пытался выиграть время, перевести дух. Также старался вовлечь противника в перепалку, раскачать эмоционально, дабы тот совершил ошибку. Но не получалось. Офицер и бровью не повел. Продолжая стоически терпеть боль, медленно и осторожно перемещался по кругу. И, что меня тревожило, абсолютно не вспотел в отличие от Фергюса. По лбу друга катились крупные капли, стекало в глаза, лилось с кончика носа, рубашка липла к торсу. А старший Мак-Кейн даже дыхания не сбил.
Такое ощущение, что Олсандер проверял, на что способен враг. И если не играл, как кошка с мышью, то действовал максимально расчетливо. Лишь оборонялся, отступал и шевелил губами. Будто считал про себя.
А потом нечто в его глазах поменялось. Я хотел крикнуть, хоть это и против правил, предупредить. Но безнадежно опоздал.
– Ошибаешься, – холодно сказал офицер. – Твоя фора закончилась, Мак-Грат.
И в следующую секунду прыгнул уже он, превратившись в размытый силуэт, тень, сотканную из красного света и тьмы, неудержимо налетел. В сумраке молельного зала вспыхнули проблески клинков, зашипело, зазвенело. И двигался Олсандер гораздо быстрее Фергюса, как нож в механической мясорубке. Я запомнил как минимум три выпада без скрежета металла, внутренне сжался.
Атака заняла считаные секунды. И вновь едва подсвеченные фонарями фигуры разошлись по местам. Мак-Грат согнулся, прижимая левую ладонь к лицу, а правую с клинком то к животу, то к бедру. Сквозь пальцы обеих рук обильно лилась почти черная кровь, капала на пол, расплывалась чернильным пятном по рубахе и лицу.
– Да что ж такое, – почти беззвучно выдохнул Фергюс. – Я ведь почти победил ублюдка. Я ведь готовился…
И тот тоже. Но в то время пока ты перемежал тренировки с пьянками, твой враг день изо дня оттачивал умения в сражениях и боях, в условиях строжайшей дисциплины. И не пытался забыться, а помнил каждый день, каждую минуту. Помнил и убивал тебя в воображении много раз, готовил тело и дух.
Мысли пробежали вереницей юрких мышей. Я сжал кулаки и беззвучно приказал: «Падай! Падай же!» Но поэт стоял, раскачиваясь и цедя ругательства. А потом с усилием воли выпрямился и принял боевую стойку, будто приглашая к атаке.
Выглядел ужасно. Кожа серая, как у покойника, на лбу блестели крупные капли пота, волосы растрепаны. Губы кривились в злобной болезненной усмешке, в правом глазу сверкала ярость, а левый… вместо левого сплошной кровавый сгусток. Длинная рана рассекла чуть наискосок лоб, глаз и скулу, сквозь влажные края виднелись мышцы и кость, остатки вытекающего белка. Кровь текла по щекам, капала на грудь, сочилась из раны на бедре и на левом боку.
Но Фергюс не падал. Улыбался, скрипел зубами от боли так, что те чуть не крошились, покачивался, находясь в предобморочном состоянии от болевого шока. Но упрямо стоял.
Олсандер смотрел лишь мгновение. А затем шагнул вперед, небрежно отбил слабый выпад и вонзил кортик под ребра примерно до середины клинка. Подождал, глядя на врага, слушая хриплое затрудненное дыхание, чувствуя, как слабеет огонек жизни. Резко выдернул лезвие и отступил, позволяя сыну гранда рухнуть кулем на пол. Опустился на одно колено рядом с поверженным и сказал:
– Ты виноват в том, что произошло с Эилис, Мак-Грат. Ты! Потому что таскал по своим притонам, знакомил с простолюдинами. Потому что сделал из нее грязную шлюху, осквернил. Я не знаю, кто это сделал. Но виноват ты! За то и заплатишь.
Впервые лицо Мак-Кейна исказилось в гримасе ненависти, глаза полыхнули черным безумием. Схватил Фергюса за волосы, дернул назад так, чтобы обнажилось горло, и начал заносить кортик для последнего решающего удара.
Тело среагировало моментально. Я метнулся вперед и ударил ногой по ладони. Клинок тускло блеснул и рыбкой отлетел прочь, звякнул о камни. Со спины на брата навалился Симас, придавил и сказал брыкающемуся, царапающему ногтями пол и рычащему от бешенства Олсандеру:
– Правила… Он не может встать. Добивать запрещено.
– Плевать! Я слишком долго ждал! Отпусти! Я выколю ему второй глаз! Чтобы почувствовал на своей шкуре то, что испытала сестра!..
– Ты слышал, что я сказал? Мак-Грат оставил записку, к тому же есть свидетель, лорд Старшего дома. Ты никак не скроешь позор, и сие пятном ляжет на репутацию рода. Ты этого хочешь?.. За нами в любом случае придут гварды. Но если сглупишь, нас не отправят в ссылку, а утопят. Тогда начнется война. И мы проиграем, потому что остальные дома поддержат Мак-Грата. Вспомни, чему учил тебя отец.