В ответ Олсандер лишь бессвязно зарычал, не прекращая биться в захвате. Слишком долго сдерживал ярость, отгораживался от эмоций. Но я уже не смотрел на него, кинулся к другу. Торопливо проверил пульс, потом осмотрел раны и скрипнул зубами.
Плохо! Нет, отвратительно! Хуже – левый глаз попросту вытек, и теперь ни один целитель-гностик не сможет вернуть утерянное. Но кроме того, опасение внушала последняя рана – клинок явно пробил легкое, и теперь оно стремительно наполнялось кровью. Дышать тут и так почти нечем, а с такими повреждениями поэт долго не протянет. Вместе с сиплым дыханием вылетали алые брызги, зубы и губы окрасились красным, в груди клокотало. И общая кровопотеря…
Я не проявлял талантов к лекарскому делу. Умел на базовом уровне кое-что, знал несколько полезных печатей, но не слишком интересовался тонкостями и деталями. За что не раз выслушивал ругань Старика – хотя со снятыми оковами… нет, не мог сложить изрубленного на куски человека и заставить того выжить, – умел лечить самые серьезные болезни и раны, на досуге занимался и микробиологией, и хирургией. И кроме того, что анонимно переписывался с учеными, порой практиковал, принимал больных.
Сейчас я жалел, что отмахивался от знаний по медицине, больше уделяя внимание истории и теории Изнанки, физике той стороны. Ведь всегда полагал, что лучше не подставляться. А если не повезло, достаточно иметь в запасе экспресс-набор с лекарствами, позволяющими подлатать себя на время. А там главное, доползти домой, Дампир поможет не протянуть ноги.
Но кто бы мог подумать, что я окажусь в подобной ситуации посреди условно мирного города, без каких-либо шприцов и повязок? И где нельзя к тому же снимать печати, чтобы не попасться инквизиции, не выдать себя неизвестным соглядатаям?
Выругавшись, я вырвал из ладони Фергюса кортик. Подхватил его же сюртук и в мгновение ока превратил в тряпки. Часть скатал и сделал тампоны разного размера, из другой сотворил импровизированные бинты. Разрезал рубашку и штанину на бедре, перемотал раны как умел. Где возможно, сделал давящие повязки, где-то легкие, надеясь, что такие хоть как-то воспрепятствуют кровотечению.
Паршиво. Чертовски паршиво! Волочь друга через помойку нельзя, а пути по галерее и лестницам не знаю. К тому же хватит ли сил дотащить его до лифта? Поэт выше меня и крупнее, соответственно весит, как туша кита. И дадут ли вообще это сделать, успею ли? Еще, как назло, потратил энергию батареи на ловушки, сейчас нечем даже печать обезболивания сотворить.
– Орм, – в полубреду произнес сын гранда, – Орм, я плохо вижу. Что случилось?
– Ах, мать твою! Мерзкая мелодрама продолжается! – с отвращением пробормотал я. И громче добавил: – Глаза лишился.
– А-а-а… – протянул Фергюс. – Зато теперь буду похож на пирата. Женщины ведь любят мужчин со шрамами и темным прошлым?
– Ага, любят, – буркнул я. – Помолчи, а! Не трать силы.
– Ладно, – послушно шепнул поэт. – Только дышать трудно…
Закашлялся, харкнул кровью и, застонав, снова отключился. А я опять выругался и попытался прикинуть, как поднять и закинуть его на плечо. Но почувствовал движение, поднял голову и уставился на обоих Мак-Кейнов.
Приступ неудержимой ярости у Олсандера закончился. По-прежнему он цедил проклятия и сверкал глазами, но броситься на раненого попыток не предпринимал. Лишь стоял и сжимал кулаки, сжигая Фергюса взглядом. Симас тем временем торопливо подобрал кортик старшего, собрал обертку от оружия. Повернулся ко мне, кивнул на клинок в моих руках и сказал:
– Верни.
– Нет, – ответил я.
– Кортик мой.
– И что с того? Или ты хочешь сказать, что оставишь меня с пустыми руками и раненым другом у черта на куличках? Могут понадобиться носилки. Или повязки. Вы ведь вряд ли будете столь великодушны, что поможете доставить сына правителя в ближайшую лечебницу.
– Именно это он и хочет сказать, лорд бродяжка! – фыркнул Олсандер. – Нам какое дело, загнется Мак-Грат или нет? Отдай оружие.
– Так подойди и забери, – ровно сказал я, встречая злобный взгляд Мак-Кейна прямо и спокойно. Нащупал в потайном кармане ампулу с деактиватором оков. – Дай мне достаточно серьезный повод.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, а я ласкал пальцем колпачок иглы. Знал, что глупость. Что собственные планы, остатки жизни укатятся в трубу, но приготовился использовать. Потому что в глубине души поднималась волна безумия и ярости, желание крушить и убивать. Жажда нарастала, как далекий рокот обвала, но вот-вот, одно неверное движение…