Пришлось преодолеть и несколько шлюзов. Чем дальше, тем старше становились книги. Для подобных создавался особый микроклимат, без влаги, с четко рассчитанным процентом азота и кислорода в атмосфере. И насколько я знал, раз в несколько месяцев помещения заполнялись смесью специальных газов и аэрозолей, предназначенных для уничтожения бактерий. Считалось, что это помогает продлить жизнь ветхой бумаге. Редкие оригиналы держали в стеклянных контейнерах, вынимать из коих их не рекомендовалось.
– Пришли, мистер.
Мы оказались в очередном безликом зале с грубо отесанными стенами, наполненном сумраком, что родился в результате смешения тусклого света и густых теней. Тут имелись бесконечные вереницы стальных стеллажей, убегающих во мрак, забитые корешками пухлых томов. Столов мало, четыре штуки. И понятно отчего: разрешение на доступ к данной секции имели немногие. Здесь хранились копии редких книг, а также относительно свежие оригиналы.
– Вот картотека. Выбирайте, я принесу, – вновь подал голос парень.
С сомнением посмотрев на стул, густо припорошенный пылью, я приблизился к громадному бюро с сотнями ящичков, помеченных буквами и цифрами. Открыл один, пролистал бумажки, читая названия. Потом второй, третий.
Пока я возился, студент потрудился подготовить для меня рабочее место: протер столешницу и стул, включил лампу, достал откуда-то стопку чистых листов и парочку ручек, карандаш. Взял у меня пяток карточек и вскоре стал приносить книги – по одной, максимум по две. Причем на специальном подносе, наверное, чтобы лишний раз не подвергать деформациям.
Я не протестовал, ведь пока парень как тень метался по залу, я успевал просмотреть содержание томов. Отложить ненужное, поставить в специальную полочку на столешнице для дальнейшего изучения заинтересовавшее. Вновь обращался к каталогу, листал и листал, тасовал карточки.
К концу второго часа студент совершенно взмок и выбился из сил. У меня тоже плыло перед глазами от шрифтов и названий. Поколебавшись, кивком позволил парню присесть, а сам занялся исследованием добытого богатства.
Что ж, я и не надеялся на моментальный успех. Обычно такие изыскания занимают дни, порой недели. Но все равно испытал разочарование, материалов по теме оказалось до боли мало. Людская память коротка и ненадежна. Книги ее продлевают, но и сами теряются, стареют, умирают. А если учесть, что после проникновения Вестников в Тару современникам было не до ведения летописей, оставалось лишь издать тяжелый вздох.
Три столетия прошло со времен тех событий, и почти ничего не осталось. Что говорить о ранних эпохах. Об Исходе помним очень мало, о Пришествии того меньше. И больше придумываем, сочиняем сказки. Самые ценные источники наверняка припрятали Церковь да частные коллекционеры. Здесь же хранились жалкие остатки.
Один из выбранных томов оказался описанием событий Прорыва, но создавался пятью десятилетиями позже и скорее напоминал ночные страшилки. Текст был написан в пафосном стиле, характерным церковным слогом и завершался недвусмысленными выводами: грешники пали, праведники спаслись, молитесь и попадете в рай.
Церковь я не люблю, но вполне уважаю. Однако такие вот недалекие пропагандисты в рясах меня всегда дико раздражали.
Наскоро пролистав книгу, я потерял к ней интерес и отложил. Чепуха.
Второй том включал короткие очерки современников. Рассказчики скорее описывали свой ужас, а не выдавали факты. Заболела сестра, металась в лихорадке, потом накинулась на кого-то из родственников. Сошел с ума друг, зарезал жену, а сосед сожрал живьем своего ребенка. Все бежали, умирали, снова бежали. Встретили каких-то солдат, те поливали морской водой и пропускали в нижние тоннели. А затем началась битва, но ничего не видели, стены дрожали и грохотало.
Несколько книг я отложил, едва взглянув. Они также создавались гораздо позднее, полнились домыслами и фантазиями. И лишь в единственном томе, оказавшемся дневником некоего монаха Аерина, нашлось нечто любопытное.
«…Третьего месяца после того, как моряки рассказали о леднике над вершиной Барьера, к нам в обитель долетела весть о болезни лорда Грэди Мак-Данна. Захворал сам лорд, а также его жена и дочь. По слухам, их вены начали темнеть, а сами болезные жутко кашляли кровью. Гварды оцепили имение, установили карантин и вызвали врачей. От нас пошел отец Двэйн, известный в округе врачеватель. От гильдии докторов – некий Имон О’Келли, талантливый хирург. И только Анклав проигнорировал крик о помощи, шлюз в твердыню теургов остался заперт.