Ответов у меня не имелось. Мысли жужжали под черепом, но ноги упрямо делали свое дело. Я просочился между патрулями гвардов и постарался убраться из района библиотеки как можно дальше. Перебежками добрался до центра, там прыгнул в пустой вагон трамвая и проехал до ближайшей лестницы, здраво опасаясь пользоваться лифтом. Ну а дальше считал ступеньки, арки и коридоры, выбирая наименее людные.
Пожалуй, Старик будет в ярости. Ведь в записке я обещал явиться после двух часов дня и помочь с распаковкой багажа, а сам мало того что приплетусь после полуночи, так и в историю влип. Точнее, сразу в несколько.
Но о Лиаме рассказать придется. И о странном заказе. А потом, быть может, как-нибудь между делом упомянуть о неподъемном долге.
Представив, как взбесится Старик, я вздохнул. Бросил последний взгляд на влюбленную парочку, развернулся и прошел через арку в новый коридор. Путь вел дальше и выше, к окраине уровня, где располагались родовые гроты Старших домов.
Так уж случилось, что после происшествия в Лимбе выжившим аристократам пришлось уйти из насиженных мест, уже здесь они выдолбили в скале новые имения. Со временем на уровне стали селиться торговцы и промышленники побогаче, Церковь создала несколько храмов, попутно построили грот Совета, филиал чиновничьего приказа, казначейство, посольства Фир Болг и Туата де Дананн.
Пожалуй, это единственный уровень в Таре, где нет проблем с жилым пространством. Торговцам средней руки и младшим лордам приходится довольствоваться большими квартирами в Деловом и Центральном районах. Зажиточные горожане владеют в лучшем случае одной или двумя тесными комнатами. Ну а рабочие, клерки, моряки и остальные люди попроще вынуждены ютиться в «норах». Там на каждого тесная ячейка с койкой и несколькими нишами-ящиками для вещей, а уборные и душевые общие для этажа или секции. При этом остаются бледные – бездомные нищие, обитающие в дальних уголках поселения, в шахтах и канализациях, лишенные минимальных удобств, а зачастую даже света, воздуха и тепла.
Так что верхний город, по меркам Олдуотера, шикарен, живущие здесь владеют поистине огромными площадями. У меня самого осталась в Дортмунде лишь небольшая однокомнатная квартира, а для мастерской и хранилища арендую склад, деньги водятся… водились.
Задумавшись, я и не заметил, как преодолел несколько коридоров и лестниц, перебрался на этаж выше. Здесь было намного темнее, фонари едва-едва тлели. Люков, ведущих в жилища, поменьше. Зато стены изукрашены на вид старинной резьбой, то тут, то там мелькали гербы Старших домов, декоративные ограды.
Осталось недолго. Пара арок, поворот направо, и окажусь у входа в грот, покинутый так давно.
Душу обуяли весьма противоречивые чувства. С одной стороны, невыносимо хотелось смыть с себя прошедший день в душе, выпить грога, отдохнуть. А с другой – я испытывал волнение и страх от осознания, что наконец возвращаюсь. Возвращаюсь в дом, где меня ждут лишь Тени.
Целиком поглощенный мыслями и борьбой с усталостью, я слишком поздно ощутил опасность. И только когда на меня повеяло тягучей смесью скуки, страха и злобного раздражения, очнулся. Замедлил шаг и попытался отыскать взглядом пути отхода. Но поздно, в ближайшей арке зашевелились сгустки мрака.
Трое. По виду типичные бандиты из нижнего города: бледные, простолюдины с чрезмерно белой кожей и седыми волосами. Одеты в костюмы-тройки из дешевой ткани и плащи, так любимые ими за возможность прятать под полами разнообразное оружие.
Парочка – массивные детинушки, обрюзгшие от дешевого пойла, а третий помельче, худой, но жилистый, с неприятным узким лицом и водянистыми глазами убийцы. Любители, далеко не профессионалы. Но и не худшие из худших. Откровенных дилетантов бы не наняли и не провели в обход постов. В засаде умудрились сохранять полную тишину и в клещи меня взяли ловко.
– Кошелек или жизнь? – с иронией поинтересовался я.
– Будешь умничать, и уши отрежем, – прошипел худой. Заводила и одновременно главарь компании.
Мерзавец отчаянно трусил. Испугом сочилась каждая пора на коже, он таился в глазах, звучал в словах. Но он явно принадлежал к той породе людишек, что впадают в бешенство от запаха страха, и не важно, своего или чужого.
– Боюсь, они мне дороги как память, – ответил я, отступив на шаг и украдкой нащупав рукоять кортика. – От отца достались.