В ответ здоровяк выдал злобную многоярусную тираду. Но сообразив, что больше половины слов не достигло ушей адресата, раздраженно распахнул лицевой иллюминатор шлема, выпалил:
– Грести как? Ладонями? Этот упырь утащил ключ!
– Дьявол! – выдохнул Крогер, сразу приняв утверждение на веру. У самого зрение так себе – возраст. А вот Лоркан без труда вдевал нить в игольное ушко. И уж точно разглядел стальной прут в кулаке торгаша.
Без ключа моторы субмарины – лишь груда бесполезного металла. Без ключа они обречены на медленную смерть: от мороза ли, от голода или недостатка кислорода – не важно. Короткий кусок металла, обработанный гностиками, активировал и энергетическую установку, и прочие системы.
Но зачем? Что нашло на Томаса? Крутануть вентиль с испугу, чтобы уйти подальше от поверхности, – одно. Но другое дело специально убить их. Проклятый психопат! И сам тоже хорош: предполагал же, чувствовал, что за перекупщиком необходимо присмотреть, но слишком увлекся. И не заметил, как страх уничтожил рассудок дельца.
Им слишком долго внушали, что на поверхности ад, что здесь любой смертный потеряет душу. Вернувшиеся перестают быть людьми. А такие существа – угроза всему. Кораблям. Городам. Миру.
Том решил пожертвовать ими, дабы спасти душу. Или, может, мнил себя спасителем человечества. Да не важно! Другое дело, что проклятый идиот не догадался утопить ключ, зачем-то потащил куда-то в метель. И вот тут непонятно: горевать или радоваться подобной выходке.
Пока бывший офицер осмысливал происшедшее, механик развернулся и бросился в погоню.
– Стой! – крикнул штурман. Но вопль опоздал, завяз в плотной пелене снегопада. Еще слышался тяжелый топот, но вскоре затих. – Лоркан!
Никакого ответа. Метель поглотила и дельца, и здоровяка. Пожрала, растворила. А на Крогера с удвоенной силой обрушилось одиночество, скребущийся где-то на грани сознания страх пробился наверх и ласково укусил за загривок.
Отовсюду смотрела пустота. Давила на плечи, обнимала, ее шепот слышался в шуршании снежной пыли, в посвисте ветра, в плеске волн. Невыносимое ощущение. Он понял, что еще немного – и сам сойдет с ума. Скрипнул зубами и кинулся к правому борту, неловко упал на бок, скатился на льдину. Застонал от боли в ушибленном плече, но кое-как поднялся и шатко побежал вдоль извилистой дорожки следов.
– Лоркан!
Глотку обожгло морозом, мерзкой аммиачной вонью. Он поперхнулся криком, закашлялся. Но едва сумел пробиться через удушье и слезы, поймал взглядом темное пятно. Размытое, бесформенное. Сквозь грохотание крови в ушах прорвались иные звуки: какая-то возня, скрип снежного наста, хныканье.
А в паре шагов валялся ключ, припорошенный белой крупой. Крогер наклонился и подобрал величайшую ценность, бережно стряхнул снег с металлического стержня, ощупал.
«Слава Господу! – мелькнула почти ликующая мысль. – Лорк таки догнал дурака. И хорошо, что быстро. Нужно возвращаться».
Радость разлетелась на куски, а в голове пусто зазвенело, когда размытая тень в белом мареве обрела очертания. Очертания Лоркана и Томаса. Но против ожиданий не механик поймал дельца… наоборот.
В первую секунду штурман элементарно не сообразил, что видит. Перекупщик – мелкий худой проныра и вообще дохляк – держал здоровяка за горло. Держал на вытянутой руке, без особых усилий. А Лоркан хрипел и дергался, сучил ногами, пытаясь найти опору.
Но хуже и ужасней то, что изо рта и ноздрей Тома тянулись длинные черные нити, смахивающие на щупальца. Извивались, пытались протиснуться под комбинезон механика, рвали и ткань и сталь. Эти же жгуты как скользкие черви двигались под кожей Плавника и толстым пучком проникали через лицевой иллюминатор под шлем здоровяка, жадно шарили, пульсировали, будто пили.
Раздалось особенно громкое хлюпанье, и костюм механика окрасился кровью. Та же кровь пополам с черной жижей заляпала боковые иллюминаторы шлема. Лоркан рухнул грудой тряпья, а Том повернулся к штурману и вперил в того взгляд. Стеклянный взгляд, мертвый. Щупальца втянулись в рот и остались шевелиться между зубов, губы скривились в болезненной ухмылке.
Еще никогда в жизни Крогер так не бегал. И так не кричал.
Выл и не мог прекратить выть, а снег и ветер забивали глотку. Мчался, не разбирая дороги, спотыкался и падал, полз, вскакивал и бежал к кораблю. Бежал, чувствуя в ладони стылую тяжесть ключа. А ужас, настоящий и незамутненный, бил по спине и ногам, сжимал сердце когтистой лапой, перед глазами стояло лицо перекупщика, лицо одержимого тьмой человека.
Священники не лгали.
Но понимание осталось где-то вовне. Где-то вместе с той частью сознания, что пока могла мыслить трезво и логически. И именно эта кроха рассудка привычно считала шаги, шансы, варианты действий, оставшиеся секунды и силы.