На заре в воскресенье 4 июня десятки тысяч китайских солдат заполонили площадь Тяньаньмэнь и прилегающие улицы, стреляя из автоматов по толпам мужчин и женщин, отказывавшихся уходить с их дороги. Множество студентов и рабочих было убито и ранено. Несколько тысяч человек, находившихся по сторонам площади, смогли покинуть площадь с миром, впрочем, продолжая нести с собой свои университетские флаги. Палаточный лагерь был сметен: бронетранспортеры сминали палатки, сбивали с ног тех, кто решил остаться. Когда некоторые протестанты в ответ стали взбираться на военную технику и забрасывать камнями здание Великого народного зала, солдаты применили слезоточивый газ и дубинки. Очень скоро городские больницы оказались переполнены ранеными. «Мы, врачи, привыкли видеть смерть, – сказал один медик пекинской больницы “Тонгрен”. – Но мы еще никогда не видели ничего подобного этой трагедии. Все палаты больницы были залиты кровью»[174].
Установить точное число погибших невозможно: оценки варьируются от 300 до 2600 человек. Государственные СМИ Китая 4 июня сообщили о разгроме «контрреволюционного восстания» и упомянули о жертвах среди полицейских и военных. Демонстрантов вымарали из официальной истории Китая. Но что действительно имело значение, так это то, что короткая, но сопровождавшаяся жертвами, битва за демократию стала бессмертной благодаря мировым СМИ. В дополнение к сообщениям о бойне и гибели гражданских лиц, запечатлевшие все это фотографии стали по-настоящему символичными – для реформаторов всего мира они стали символами потерянного для Китая 1989 г. Два самых знаменитых снимка мужчины, в одиночку ставшего на пути танковой колонны, и чья судьба все еще остается дразняще неизвестной. Он мог бы стать классической эмблемой мира в 1989 г. – символом силы народа. Им могла бы стать и Богиня демократии, зримо воплощавшая то, за что боролись протестанты. Утром 4 июня статую разнесли на мелкие кусочки, и затем всю площадь вымыли армейские чистильщики, убрав осколки несостоявшейся революции. Но мир этого не забудет[175].
Так Китай заново изобрел коммунизм – силой. По ходу дела, поскольку вся трагедия разыгрывалась на экранах телевизоров в режиме реального времени, на студентов стали смотреть в контексте холодной войны, видя в них сторонников западных идеалов свободы, демократии и прав человека. К тому же применение китайским правительством танков против невооруженных студентов тоже пробуждало воспоминания о 1968 г., и не о студенческих протестах, шедших тогда по всему миру, а о подавлении Пражской весны Советской армией, что до основания потрясло весь европейский коммунизм. В Дэне стали теперь видеть преступного врага демократии, и многие задавались вопросом, а был ли Горбачев искренним в своей ооновской речи, когда отрекся от доктрины Брежнева и выступил за «свободу выбора». И поскольку беспорядки в Советском блоке и в самом СССР нарастают, то не пойдет ли Горбачев дорогой Дэна? Покатятся ли теперь танки по Восточной Европе?
Через пять дней в Москве опубликовали осторожное заявление с «сожалением» по поводу кровопролития и выразили «надежду», что здравый смысл и настрой на продолжение реформ возобладают в КНР. Официальный представитель советского МИДа Геннадий Герасимов признал, что советские официальные лица были удивлены той жестокостью, с которой китайские лидеры покончили со студентами-демонстрантами: «Мы этого не ожидали»[176]. В частном порядке Горбачев сказал Колю, что он был «потрясен» развитием событий в Китае, но не развил эту тему[177]. Для него произошедшее в Пекине стало подтверждением давнего убеждения, что подход Дэна к реформам неизбежно связан с нарастанием напряженности и что единственным способом снятия этой напряженности без кровопролития является политическая либерализация. Так советский лидер еще сильнее убедился в том, что его собственная стратегия, нацеленная на избежание насилия и построение «смешанной экономики» без крайностей капиталистической приватизации и социального неравенства, является единственным разумным путем для движения вперед. Короче говоря, горбачевскую экономическую реформу надо дополнять политической, что бы эта реформа ни означала[178].
В Советском Союзе были люди, ожидавшие от Горбачева открытого осуждения китайского правительства. Радикальный политик Борис Ельцин и правозащитник Андрей Сахаров заклеймили действия Дэна как «преступление против человечности» и выстроили параллели между разгоном демонстрантов в Пекине и советскими военными «репрессиями» против демонстрантов в Тбилиси (Грузия) в апреле, буквально за несколько недель до поездки Горбачева в Пекин. (Интересно, что Дэн приводил этот инцидент в пример своим людям как пример хорошей дисциплинированности.) Но у Горбачева не было никакого намерения соревноваться с Ельциным и Сахаровым. Он не мог принести в жертву абстрактным принципам успехи своей личной дипломатии, достигнутые с таким трудом[179]. Китай был слишком важен для СССР, чтобы рисковать, превращая Дэна во врага тем, что обе стороны согласились считать «вмешательством во внутренние дела».
174
Nicholas D. Kristof. ‘Troops Attack and Crush Beijing Protest – Thousands Fight Back, Scores Are Killed, Square Is Cleared’.
175
Ibid.; Vogel.
176
State Department Bureau of Intelligence and Research. ‘China: Aftermath of the Crisis’ 27.7.1989 NSAEBB No. 16; ‘Kremlin Dismayed, Aide Says’
178
См. выдержки из записи переговоров между Михаилом Горбачевым и Радживом Ганди 15.7.1989 AGF DAWC.
179
State Department Bureau of Intelligence and Research ‘China: Aftermath of the Crisis’ 27.7.1989 NSAEBB No. 16.