Теперь они стояли друг напротив друга, сверля друг друга взглядами.
— А в веснице поговаривают, — злым шепотом начал Дарен, — что это ты ей яду подсыпал.
Парень аж задохнулся: он и слыхом не слыхивал о таких разговорах.
— Я?.. Да как же… Да зачем же мне ее убивать?
Дар демонстративно пожал плечами, хотя хотелось выть с тоски: ну зачем еще здесь этот, а? И для чего он ему пересказывает сплетни?..
— Ты… ты… — Шорс просто не мог найти слов от негодования, — чё ты трепешь!
И тут парень сделал большую ошибку, размахнувшись и ударив Дарена в лицо кулаком. Дар, не ожидая такого поворота событий, взбеленился и ответил Шорсу тем же. Вот только у паренька не было физической подготовки в виде войны. У него не было опыта убийства. Да ничего у него не было, кроме года, проведенного в постоянной армии!
А у Дарена руки были по локоть в крови, и никакой дождь не мог смыть ее всю. Дождь не мог, а одна единственная женщина, взяв всю кровь на себя, смогла. Вот только легче от этого никому не стало.
Посыпались градом удары, брызнула кровь из разбитых губ, потекла алым ручейком по лицу, смешиваясь с грязными каплями дождя.
Дарен не хотел его убивать.
Совсем не хотел: он даже не думал, что так может получиться. Шорс в очередной раз оказался на спине. Из земли торчал обломок от тележки…
Дар, в миг ярко осознав свои действия, упал на колени, пытаясь привести парнишку в чувства, хотя на самом деле уже знал, что ничего поделать нельзя: железный штырь прошел сквозь чужое тело, обломанный кривой его конец, весь красный от крови, торчал уже из груди Шорса.
Он, захлебываясь кровью, еще попытался что-то сказать, но не успел: так и умер с приоткрытым ртом.
А спустя мгновение раздался вопль отца, только что потерявшего сына.
— Я не хотел… — бормотал, неизвестно кому, Дарен, — не хотел, не хотел…
"Не хотел, а сделал!" — мстительно напоминал кто-то внутри.
Убийца!
"Она не могла бы любить убийцу!"
— Я не убийца!
"Она не хотела видеть тебя таким. Зачем, думаешь, она отдала свою жизнь?"
— Я не убийца!
"А на войне ты что делал? Цветочками да облачками любовался? Она взяла это все на себя. Это должна была быть твоя смерть, а не ее. А теперь только тебе с этим жить, и не отмоешься ты вовек".
— Заткнись! Не смей!..
Дарен не знал, как так получилось, что старейшина смог пробиться к удельному князю. Он не знал, как ему удалось приплести к этому и брата Василины… Он не знал, почему тот так яростно вырывался и, избитый городской стражей, умер в грязном подземелье. Дарен вообще стал на какое-то время апатичен ко всему происходящему: вплоть до самого прибытия в скалу-тюрьму Здронн. Почему он туда попал? Дар смутно помнил, как сыпались и ломались люди, сраженные какой-то тяжелой железякой, ставшей смертельным оружием в руках беглого преступника…
* * *— Долгая история, — наконец, ответил мерцернарий, после того как события с ужасающей скоростью пронеслись в его голове.
— Ну, не хочешь — не говори, — проворчал Вес, не став настаивать на рассказе.
И за это Дарен был благодарен ему. Очень сильно…
— Какой меч-то тебе нужен?
— Любой. Лишь бы лезвие из крестовины не вываливалось.
Вес с волну порылся, пока из-под груды кольчуг, наконец, не достал оружие.
— Держи. Сейчас ножны подберем.
Рукоять легла в руку не то, чтобы как влитая, но держать было удобно: крестовина была обтянута грубой моржовой кожей, да и вес меча Дарена порадовал — не легкий, но и не тяжелый, в самый раз.
Веселин показался откуда-то из-за железных холмов, покрытых пылью, отфыркиваясь, спустя несколько волн.
— Уволь, дружище. Только наспинные.
— То, что надо. Спасибо, Вес.
Дар уже собрался уходить, но на пороге обернулся к до сих пор застывшему Ждану.
— А ты не зевай. Муха в рот залетит.
И вышел.
В выделенную комнату Дарен вернулся поздно и в совсем не трезвом состоянии: разговор с Богданом неожиданно занял много времени, а потом и вовсе плавно перелился в поминки.
Наверное, это было правильно.
За окном давно была ночь. Мутное небо не спешило пропускать через свои ловчие сети звездный свет, а луна стыдливо прикрывала наготу тучами. Дождь все так же шумел, шурша шагами по мокрым опавшим листьям, ветер свистел свою заунывную песню; где-то на псарне выли собаки.