Однажды Владимир Иванович сидел в конторе и читал «свой» отклик на письмо Вали С. «Правильно ли я поступила, разойдясь с мужем?». Его смущало, как отнесется жена к его довольно смелым взглядам на семью и брак.
В это время в контору вошел незнакомый юноша.
— Здравствуйте! — сказал он. — Я из газеты.
— Что-то я вас не знаю… — прищурился Владимир Иванович. — Мы все с Летуновским сотрудничали… Он, что ж, заболел?
— Летуновского уволили, — сказал молодой человек. — За халтуру. А я к вам вот по какому вопросу. Не можете ли вы мне сообщить следующие цифры?..
На другой день, увидев заметку о своей стройке, под которой стояла совершенно незнакомая фамилия, Владимир Иванович возмутился, взял бумагу и написал заявление редактору:
«В Вашей газете прошел материал о нашей стройке. Так как данный материал является моим, то есть собран мною, а недобросовестный корреспондент проставил под ним свою фамилию, то я считаю этот вопиющий факт…»
Болотин поднял глаза к потолку и задумался. Это был первый материал в газету, который он писал сам. Автору было нелегко.
И. ЛЕМЕШЕК
АРНОЛЬДЫЧ
Вот он какой, Арнольд Арнольдыч. Глаза у него большие, карие, чистые. Светло смотрят на мир.
А руководитель учреждения Скороспелов, где служит Арнольдыч, как только заговорят о нем, кричит:
— Уволю!
Начальник отдела, в котором работает Арнольдыч, — Бабкин, — при этом только вздохнет. Председатель месткома Хомичев неуверенно почешет затылок.
Почему так кричит Скороспелов — непонятно.
Арнольдыч придет на работу в девять, сядет за стол, скажет:
— Да. Такие-то дела, граждане-братове.
И встанет. И пойдет гулять по отделам. Это называется у него «утреннюю гимнастику языка» сделать.
Бабкин, мужчина скромный, розовея от смущения, остановит его:
— Арнольд Арнольдыч, я вам на стол срочные бумаги положил.
— И очень хорошо, — скажет Арнольдыч. — Я двадцать лет, граждане-братове, по учреждениям мотаюсь. Несрочных бумаг за это время не видел.
И уйдет. Будет «утренней гимнастикой языка» заниматься до обеденного перерыва. А после обеда какая уж работа? Так, дремота одна…
— Ну, что ж вы? — возмутится Скороспелов, когда начальник отдела доложит ему про Арнольдыча. — За зебры взять его не можете?!
Зебрами Скороспелов называет жабры.
— Давайте его сюда, — предложит молодой начальник самонадеянно. — Я сам с ним побеседую. И Хомичев пусть поприсутствует при этом. Поучится, как с такими разговаривать надо.
По вызову Арнольдыч придет без задержки. Он такой — не из робкого десятка.
— Здоровеньки булы, — бодро скажет он, здороваясь со всеми за руку. В том числе и с пришедшим сюда по вызову начальства Хомичевым.
Никому подавать руку Арнольдычу не хочется, да неудобно как-то, когда он свою протягивает…
— Это что значит? — Скороспелов хочет смотреть грозно — так, как часто рисуют начальников в «Крокодиле», но… Встретив взгляд чистых глаз Арнольдыча, начальник спешно вдруг опустит глаза — якобы для рассмотрения бумаг, лежащих на столе. — Как же вы так, Арнольд Арнольдович? — упавшим голосом закончит Скороспелов.
— Что «как же?» — сядет Арнольдыч на предложенный стул и закинет ногу на ногу.
— Кхе… — начнет прочищать горло Хомичев и зачем-то будет тереть глаза. Знает он Арнольдыча: не раз с ним беседовал.
— По примете, плакать тебе сегодня, — покачивая ногой, скажет Арнольдыч. — Блудишь, душа моя. А жену твою знаю: не женщина — пантера.
— Кхе… кхе… — сконфуженно закашляет Хомичев, хотя все в учреждении знают, что к женщинам он равнодушен. Да не все знают жену Хомичева.
— Н-да. — Бабкин потрогает пальцами узелок галстука, будто забоится вдруг, что тот спрячется за рубашку. Узелок не спрятался, а хозяину узелка захочется куда-нибудь спрятаться. Так захочется, что заерзает он на сидении! Бабкин тоже знает, как беседовать с этим его подчиненным. Сейчас наступит его, Бабкина, черед. Что-нибудь Арнольдыч сказанет.
— Жалуются на меня? — обратился к Скороспелову Арнольдыч. — В шахматы мне проигрывает товарищ Бабкин, так здесь решил отыграться?
— Кхе… — будет прочищать горло Хомичев, не поднимая глаз от пола. Смотреть, как горят уши у Бабкина, ему не захочется. Тот действительно проигрывает в шахматы Арнольдычу.
— Вы насчет шахмат зря, Арнольд Арнольдыч, — разозлится Бабкин. — Мы о работе говорим. Вам задание даешь, — вы уходите. Мы за работоспособный коллектив боремся, обязательства берем…