Петр Петрович слушал монолог хана о килимах, согласно кивал головой и тайком посматривал на карманные часы на серебряной цепочке с брелоком. Он давно извлек их из правого кармана камзола, держал, зажав а ладони, и чувствовал, как внутри механизма качается балансир, как ритмично пощелкивают зубчатые колесики, сцепляясь друг с другом, а на циферблате толчками передвигается длинная минутная стрелка.
— Ваше превосходительство! — громко провозгласил Парфентий, появившись на пороге. — По вашему вызову прибыла сейчас госпожа Аржанова, вдова подполковника Ширванского пехотного полка. Прикажете принять или отправить восвояси?
— Анастасия Аржанова? — услышал этот доклад светлейший хан. — Неужели она снова в Крыму?
— Разве вы знакомы с ней, ваша светлость? — делано удивился Веселитский. Ему было кое-что известно о предыдущей командировке Флоры на полуостров.
— Знаком, — кивнул Шахин-Гирей.
— Может быть, пригласить ее?
— Обязательно. Я по-прежнему неравнодушен к женской красоте.
— Думаю, вам есть с чем сравнивать, — пошутил действительный статский советник. — Гаремы восточных владык…
— О нет! — перебил его правитель, — Вы ведь знаете, я — против диких азиатских нравов. У меня только три жены…
«И восемь наложниц в возрасте от четырнадцати до двадцати лет, купленных на невольничьем рынке в Гёзлёве!» — добавил про себя Веселитский.
Однако пикантный разговор о женщинах им пришлось прекратить. Камердинер привел на веранду посетительницу. Петр Петрович ожидал опять увидеть на ней синее карако, так выгодно подчеркивающее ее стройную фигуру. Но не по-осеннему теплая погода позволила Аржановой сегодня надеть обычное платье для визитов изумрудного цвета, накинув на плечи тонкую шаль из валенсийского кружева.
— Добрый день, ваша светлость! Добрый день, ваше превосходительство! — присела в глубоком реверансе молодая женщина, одновременно приветствуя и хана, и главу русской дипломатической миссии.
— Добрый день, любезная Анастасия Петровна! Вижу, отдых пошел вам на пользу, выглядите вы замечательно! — Петр Петрович шагнул к ней, поцеловал протянутую руку, весело заговорил о погоде.
Возможно, светлейший хан тоже хотел бы прикоснуться губами к прелестной ручке, так же запросто обратиться к старой своей знакомой, с улыбкой говорить ей комплименты. Однако восточный этикет подобных вольностей не допускал. Согласно законам шариата, в общественных местах, на людях мужчинам следовало избегать женщин, как зачумленных, зато дома они могли обращаться с женами и наложницами точно с рабочей скотиной.
Правитель крымско-татарского государства лишь издали чуть-чуть поклонился красавице, приложив правую руку сначала ко лбу, потом — к сердцу. Таким образом, он оказал ей почет, почти немыслимый в исламском обществе по отношению к лицам противоположного пола.
Аржанова это понимала.
— Безмерно рада снова видеть вас, ваша светлость, — сказала она. — Надеюсь, вы пребываете в добром здравии?
Анастасия начала светскую беседу и повела ее легко, свободно, просто. Прошлые встречи с Шахин-Гиреем давали ей такое право. Доверяя русской путешественнице, посетившей его страну осенью 1780 года, хан тогда передал с ней частное письмо к великой царице. Еще он просил вдову подполковника в разговоре с государыней хвалить его правление, больше рассказывая о достижениях, чем о недостатках. Она честно исполнила его просьбу.
Впрочем, Екатерина Алексеевна в том особенно и не нуждалась. Она давно составила себе мнение о молодом хане крымском, одобряла его реформы, финансировала их на протяжении пяти лет. Кроме того, о положении в Крыму ей регулярно докладывал статс-секретарь Турчанинов. Он подготавливал свои рапорты на основании донесений тех «конфидентов», что секретная канцелярия Ее Величества имела на полуострове и в Северном Причерноморье…
Конечно, Флора своими чувствами владела вполне и скрыть их за вежливой улыбкой могла. Но все же изменения, произошедшие с Шахин-Гиреем за эти два года, бросались в глаза и вызвали у нее искреннее сочувствие к повелителю крымских татар. Первый раз она увидела щеголя, будто бы час назад покинувшего какой-нибудь великосветский салон в Петербурге, красивого, стройного, уверенного в себе, озабоченного только своей внешностью. Ныне стоял перед ней человек, переживший какое-то несчастье и им чрезвычайно угнетенный, вялый, обрюзгший, небрежно одетый. Правда, на мизинце правой руки у него по-прежнему сверкал золотой перстень с крупным рубином, на мизинце левой руки — перстень с таким же большим изумрудом.