– А вот и нет, радость моя, полетишь ты со мной, – пропел ей Джеффри в самое ухо.
– Это каким образом? Я же сама брала билет на место рядом с ними.
– Извини, милая, – в притворном покаянии склонил он голову, – я забыл спросить, в каком классе вы летите, поэтому купил еще два билета в первый.
– Ты умница, – поцеловала его Сильвия. – Но тогда мне нужно сдать мой билет.
– А давай, ты оставишь его на память о нашем волнующем приключении, – предложил Джеффри.
– А, давай, – тряхнув головой, улыбнулась Сильвия.
Они попрощались с Колином и Стэнли и отправились забирать вещи из камеры хранения. Через некоторое время они уже устраивались в удобных креслах салона первого класса.
12
– Я намерена спать! – капризно заявила Сильвия после недвусмысленной попытки Джеффри посадить ее к себе на колени. – Я ужасно устала от роли похищенной принцессы. И хватит тянуть ко мне свои грязные лапы, – добавила она, уютно положив голову ему на плечо.
– У меня совершенно чистые лапы! – продемонстрировал Джеф свои изящные ладони.
И как только ему удавалось оставаться чистым в любой ситуации! Сама Сильвия так и не смогла как следует отмыться от земли и пыли.
– И разве ты не хочешь меня обнять?
– Еще чего! – отозвалась она, возясь в своем кресле.
Положение, которое только что казалось ей очень удобным, внезапно перестало быть таковым. Если бы не люди вокруг, она бы немедленно пересела к нему на колени.
– Почему я должна хотеть обнимать такого мерзкого типа, как ты?
– Потому что я – милый, нежный и обаятельный молодой человек, наделенный фантазией и чувством юмора. Кажется, так ты меня назвала?
– Ты ужасное, кошмарное чудовище с совершенно извращенной фантазией и чувством юмора дикаря! – пропыхтела девушка, пытаясь свернуться на сиденье калачиком.
– Угу! – сказал Джеф, улыбаясь, – и у меня самые красивые глаза на свете. После твоих, конечно. А еще тебе очень нравятся мои руки. Ну согласись хоть на глаза! – нетерпеливо попросил он, поскольку Сильвия ничего не отвечала.
– Глаза у тебя наглые и непозволительно масляные, – сказал она наконец мечтательно.
– Вот и поговорили! – неожиданно обиделся Джеф. – Значит, я тебе совсем не нравлюсь?
– Очень нравишься, в том-то и ужас, – призналась Сильвия со вздохом. – И что я буду с тобой делать?
– Ты выйдешь за меня замуж и будешь со мной жить! – с воодушевлением пропел Джеффри.
– Подожди, – вдруг поперхнулась девушка. – " Но ведь для этого мне придется принять ислам. О Господи, я совсем об этом не подумала!
– Принять ислам? – удивился Джеффри. – Я знал, что моя будущая жена очень эксцентрична, хоть и претворяется обычной девушкой, но что она не может выйти замуж, не сменив вероисповедания… Ну хорошо, если ты так этого хочешь. Хотя тогда мне тоже придется его сменить… Ладно, я согласен, раз уж ты не можешь без этого обойтись. Ради тебя я готов почти на все. Даже на обряд обрезания.
Сильвия с изумлением выслушала эту речь, опять не понимая, где юмор, а где – правда.
– Слушай, хватит мне голову морочить, – взмолилась она наконец. – Ты можешь хоть что-нибудь сказать попросту? Разве ты не мусульманин?
– Я? – засмеялся Джеффри. – Я католик, разве я тебе не говорил?
– Ни слова, – пораженно сказала девушка. – Час от часу не легче!
– Но, ты знаешь, я совершенно не испытываю любви и почтения к папской церкви. Ничего не имею против, если нас обвенчают по протестантскому обряду. Ведь ты из протестантской семьи?
– Так, – сказала Сильвия. – Рассказывай немедленно! Каким образом сын арабского, ну хорошо, берберского… м-м-м… не знаю кого, может быть католиком? И почему у тебя испанская фамилия? И как, в конце концов, тебя на самом деле зовут?
– Меня зовут Джеффри Альварес, я тебе уже представлялся. А по-арабски меня зовут Джафар-аль-Исмаил, поскольку имя моего отца – Исмаил. Это я тебе тоже уже сказал. Я вообще тебе ни разу не соврал.
– Я больше не могу! Если ты мне немедленно не расскажешь, как все это получилось, я просто лопну от любопытства, – воскликнула девушка. – Я намерена немедленно выслушать рассказ о твоей жизни. Нам все равно еще несколько часов нечего делать.
– Может, мы лучше выпьем чего-нибудь? Хочешь мартини? Или сока? Или, может быть, минеральной воды? Нет, мороженого? – соблазнительно прошептал Джеффри ей в самое ушко, намеренно щекоча губами шею.
– Я хочу только правды! – патетически заявила Сильвия, пытаясь не засмеяться от щекотки. – Иначе…
– Ну, из окна самолета ты не вылезешь, – проговорил Джеффри. – Я надеюсь. – Он на всякий случай искоса на нее взглянул.
– Я просто лягу спать и до самого Нью-Йорка или… – не помню, где там у нас дозаправка, – не буду с тобой разговаривать, – пообещала девушка.
– Но, милая! Это же жестоко!
– Все, я уже сплю, – сказала она, отворачиваясь от него и снова пытаясь устроиться в кресле.
– Ладно, счастье мое, – сдался Джеффри. – После такой угрозы мне остается только подчиниться.
Сильвия немедленно повернулась обратно.
– Рассказывай! – приказала она.
– Моя мать… – начал Джеффри со вздохом. – Черт, не могу, – воскликнул он вдруг. – Просто какой-то английский роман восемнадцатого века! «История Тома Джонса, найденыша». Не успею я дойти до половины, как ты умрешь от тоски. У тебя уже на лице все признаки смертельного утомления. Иди лучше ко мне на колени, я тебя немедленно вылечу.
– Ничего подобного, – возмутилась Сильвия, – я просто приготовилась внимательно тебя слушать. Потом, я тут очень удобно сижу, так что нечего соблазнять меня своими коленями. Зря рассчитываешь, что тебе удастся увильнуть, ты дал мне слово, и я не собираюсь тебя от него освобождать.
– Ну ладно, – страдальчески сморщившись, простонал он, – если ты вознамерилась наложить на меня такую епитимию за мои грехи, то лучше сейчас. Когда мы прилетим, у нас с тобой найдутся дела поинтереснее.
– Разумеется, – заверила его девушка. – Начинай.
– Хорошо, только не перебивай и потом не жалуйся, – пробурчал Джеф. – Итак, моя мать была дочерью испанских монархистов, бежавших от революции в 1932 году. Они обосновались в Бостоне, так как сеньор Альварес, бывший преподаватель Саламанки, был приглашен читать лекции в Гарвардский университет. Он считался известным в академических кругах специалистом по древним американским культурам. Мой дед был, как полагается, истовым католиком, к американцам, да и почти ко всем окружающим относился с надменным презрением, а английским языком пользовался только на службе. Дома все говорили исключительно по-испански. Разумеется, сеньор Альварес рассчитывал на то, что «беспорядки» в Испании быстро кончатся и семья вернется на родину. Но время шло, а беспорядки все не кончались, мало того, в 1939 году к власти пришел Франко, так что даже деду пришлось признать, что в Штаты семья приехала надолго, если не навсегда.
Моей матери в 32 году было 9 лет. Дети быстро адаптируются, поэтому Тереза скоро научилась неплохо болтать по-английски, ведь ей пришлось ходить в американскую школу. Жена сеньора Альвареса была тихая набожная женщина, трепетавшая перед своим мужем, никогда нигде не работавшая и почти не выходившая из дома. Сам же дед был человеком замкнутым, желчным и обиженным на жизнь в целом. Вот в такой обстановке пришлось расти моей матери.
– Я еще тебя не утомил, радость моя? – с надеждой спросил Альварес, которому не очень-то приятно было все это вспоминать.
– Да что ты, – упрямо отозвалась Сильвия, – у тебя талант рассказчика, я просто заслушалась.
– Ладно, – сказал польщенный Джеффри. – Тогда о моем загадочном папочке. Зовут его, как я уже упоминал, Исмаил. Исмаил-Аль-Хасан. Он происходит из старинной и знатной берберской семьи, условно скажем, княжеской, если сравнивать с европейскими понятиями. Когда ему было 19 лет, отец послал его в Америку учиться. Он поступил в Гарвардский университет. Тогда в Европе начались проблемы – дело было перед самой войной, а как ты знаешь, я надеюсь, Марокко до недавнего времени считалась колонией Испании и Франции. К тому же моему деду хотелось, чтобы у сына было хорошее образование, мальчик с детства подавал надежды.