Она смотрит на меня, скривив губы.
— Звучит так, будто ты на меня давишь.
Я пожимаю плечами, предлагая ей не уходить от ответа. Она закидывает голову назад и смотрит вверх, в темнеющее небо, после чего переводит взгляд на меня.
— Оно должно быть у всех?
— Да, — я утвердительно киваю. — О человеке можно многое рассказать по дорогому его сердцу воспоминанию.
— Ты это можешь?
Я смеюсь.
— Ну, моя бабушка так всегда говорила.
— Хорошо, — соглашается она. — Ну… — несколько секунд ее взгляд блуждает по земле. — Хорошо. Когда мы росли, у нас был старый дом. Такие строили на рубеже века, — она делает паузу. — Как в прошлом веке, не в этом.
— Я понял. Старый, как конный экипаж, а не как Y 2 K . (Примеч. Y2K — е динственный мотоцикл для движения по обычным дорогам, который оснащен авиационным газотурбинным двигателем ).
Она смотрит на меня с улыбкой.
— Правильно, — кивает она. — И, в общем, в доме была котельная. Это была просто маленькая комната с большой жуткой серой печью, которая подпрыгивала с громким треском каждый раз, когда выдавала порцию тепла. Но в комнате было очень тепло зимой, и мы с сестрой всегда ютились в углу рядом с этой большой печью. Мы считали это место своим секретным убежищем. Пробирались туда украдкой, пока никто не видел, и ели хлопья из коробки.
Она останавливается и смеется. Ее взгляд направлен перед собой, но, похоже, что ей интереснее рассматривать что-то в глубинах своей памяти, чем то, что перед нами.
— FrostedFlakes ? — спрашиваю я. (Примеч. FrostedFlakes — товарный знак сухого завтрака, выпускаемого компанией Kellog ).
— Да. Мама ненавидела, когда мы ели хлопья прямо из коробки. А мы ощущали себя такими бунтарками.
Я улыбаюсь, потому что она выглядит счастливой, и потому, что мне нравится ее воспоминание.
— Ну? — спрашивает она.
— Что, ну?
— Ну, и что ты можешь сказать обо мне?
— Ой, — спохватываюсь я. — Ну… ты любишь свою сестру — настолько, чтобы разделить с ней коробку хлопьев… И ты смелая.
Тут я замолкаю, потому что она странно на меня смотрит.
— Смелая?
— Да, ты не боишься большой страшной печи.
— Аааа, — улыбается она.
— И… в тебе есть какая-то диковатая черточка.
Она смеется.
— Итак, все началось с тех хлопьев.
Я смотрю на нее, подняв брови.
— Не сомневаюсь.
На этот раз мы оба смеемся.
— А что насчет тебя? — спрашивает она. — Какое твое любимое воспоминание?
Я глубоко вздыхаю
— Ну, — произношу я на выдохе. — Каждую весну мы с отцом ходили за грибами.
Она вопросительно смотрит на меня. Вероятно, мне необходимо все пояснить.
— За сморчками.
Она все еще непонимающе смотрит на меня.
— Ты никогда не пробовала?
Она качает головой и морщится, от чего на лбу у нее появляются мелкие морщинки.
— Нет, не пробовала.
— Ох, ну что ж, городская девчонка, вам нужно добавить сэндвичи с жареными сморчками в свой список покупок. Ты не пожалеешь.
Она смеется.
— Хорошо, в следующий раз я поищу их в продуктовом магазине.
Я смотрю на нее, чтобы понять, не шутит ли она.
— Что? — переспрашивает она.
— Нет, дорогая, ты не купишь их в продуктовом магазине. Ты должна найти их.
— Найти? — она искренне удивляется.
— Да, но не волнуйся, я возьму тебя как-нибудь с собой.
На секунду она замолкает, но потом, к счастью, улыбается и пристально смотрит на меня. Клянусь, ее глаза способны довести до смерти или сердечного приступа мужчину, если он окажется недостаточно стойким.
— В любом случае, мы часами могли высматривать их, — продолжаю я. — Я действительно не могу вспомнить ничего особенного из наших разговоров. Просто помню, как был вместе с ними, и это, возможно, было самой лучшей вещью в мире.
— С ними?
— Что?
— Ты сказал, что помнишь, как был с ними.
— О.
Я пытаюсь припомнить, что сказал.
— Разве я так сказал?
Она смотрит на меня и просто кивает.
— Я имел в виду папу.
Это по невнимательности.
— Я помню, как был с папой.
— О, так вы, ребята, были очень близки в то время — ты и твой отец?
— Да, — говорю я и быстро киваю. — Он — замечательный отец.
Я ловлю взгляд ее глаз и задерживаюсь в нем на секунду или две, пока наш разговор не затихает. Не знаю, как и почему, но от того, как она смотрит на меня, я чувствую себя хорошо. И еще я уверен, что именно по этой причине мне в голову внезапно приходит мысль поцеловать эти губы.
— Ладно, — говорит она. — Как ты попал в бизнес разработки веб-сайтов?
Я выдерживаю минутную паузу, пытаясь собраться с мыслями, но, главным образом, просто молчу, чтобы вернуть свои мысли от поцелуев с ней назад к нашему разговору.
— Ну, — в итоге говорю я, едва замечая, что в данный момент мы обходим угол дома. — Я всегда был очарован компьютерами. Нашел единомышленников здесь, в небольшом колледже, и вместе с приятелем, которого знаю со школы, основал компанию. У него есть несколько мелких клиентов в Остине. У меня немного здесь. Это работает до сих пор.
— Правда?
Казалось, она проявляет искренний интерес.
— Это довольно круто.
Я всегда считал, что вся эта компьютерно-хвастливая болтовня делает меня в глазах других придурком. Здесь вокруг все работают на фермах, стройках или мастерят что-то еще, но своими руками. Компьютеры в этот круг не входят. Кстати, однажды я зашел к городскому механику — парню, который здесь настолько давно, что может рассказать, какую машину водил твой дедушка до того, как встретил твою бабушку. В любом случае, он спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что работаю с компьютерами. И он просто откинулся на пятки, прищурился, приложил испачканный маслом палец к подбородку и сказал:
— Ну, это какая-то ненастоящая работа.
Я только улыбнулся. Мне хотелось сказать, что я мог бы заменить карбюратор, если бы пришлось, но, полагаю, он уже убедил себя на мой счет. Я ненастоящий, вот и все.
Я кошусь на нее краем глаза.
— Ты слышала о партии тупиц-компьютерщиков?
Она смеется. Ее смех хрипловатый и искренний. Я думаю в тот момент, что просто влюбился в него, или, черт возьми, я просто влюбился в нее.
— Не думаю, что компьютеры делают людей еще б о льшими тупицами, — говорит она, скривив губки.