— Это бред, — говорю я.
— Я серьезно. Ты просто смотрел на меня пару секунд, а затем перевел взгляд на свой пакет молока, словно читал его состав или что-то еще.
Я размашисто шлепаю себя по глазам и лбу, а затем ударяю кулаком в область сердца.
— Состав? Вау! И после этого ты позволила мне танцевать с тобой?
Она смеется.
— Тебе повезло, потому что это была моя первая неделя здесь, и на тот момент я думала, что это обычное приветствие здесь. Словно никто не мог решить: нужно ли со мной подружиться или сбежать от меня.
Я притягиваю ее еще ближе и касаюсь губами ее шеи.
— Нет, милая, нас просто пугают прекрасные создания, вот и все.
Чувствую, что она смеется, но просто продолжаю целовать ее шею.
— Я выделялась?
— Что? — спросил я.
— Впервые оказавшись здесь, я выглядела как-то необычно или что-то еще?
— Сладкая, — говорю я, на этот раз глядя ей в глаза, — все, кто не отсюда, выделяются.
Она опускает взгляд, и ее голос немного срывается.
— Нет, серьезно, — говорю я, возвращая ее внимание. — Ты, скорее всего, выделяешься везде.
— Что это значит? — она смотрит на меня так, словно не решается спросить.
— Это значит, что независимо от того, где ты находишься, во что одета и кто с тобой рядом, люди обратят на тебя внимание. Вокруг тебя словно… пузырь.
— Что?
— Да, — говорю я. — Не могу этого объяснить. Просто, когда ты улыбаешься мне, я словно становлюсь намного ближе к тебе — словно попадаю внутрь пузыря — и тогда все в мире становится правильным. И я точно не могу быть единственным, кто думает так же.
— Рэм, — ворчит она с улыбкой, — ты, наверное, единственный человек в этом мире, считающий, что я живу в пузыре.
— Нет, — говорю я, качая головой. — Я не могу быть единственным. Но если благодаря какому-то разладу в мыслях ты считаешь себя правой, тогда я — самый удачливый человек в мире, потому что вижу сокровище, которое не видит никто.
Она прижимается ко мне и нежно целует в щеку.
— Подожди, — говорю я, — ты помнишь первый раз, когда увидела меня?
Она смотрит мне в глаза.
— Конечно.
Я просто улыбаюсь. И несколько секунд спустя все еще продолжаю улыбаться.
— Рэм, — шепчет она, стоя на цыпочках и приблизив свои губы к моему уху. В этот момент озноб пробегает по моему позвоночнику. — Ты хочешь знать, почему?
— Да, — едва выдавливаю я.
— Ты тоже отнял у меня дыхание.
Я чувствую, как моя улыбка становится шире.
— А знаешь, что еще? — шепчет она, целуя меня в щеку, а затем заглядывает в мои глаза.
— Да?
— Ты тоже действительно мне нравишься.
Глава 14
Настоящее
Рэм
Я захожу в продуктовый магазин захватить немного хлеба и пива — два основных моих продукта. Осматриваю небольшой хлебный отдел. Я пытаюсь питаться здоровой пищей. Пытаюсь — ключевое слово. Стараюсь вспомнить, какой хлеб обычно покупала Эшли. Она была, пожалуй, самым большим приверженцем здорового питания из всех, кого я знал, — хотя понимаю, что это не говорит о многом, учитывая круг моих друзей. Но Эшли могла есть то, что называлось или звучало странно, вроде суши или киноа (Примеч.: киноа — злаковая культура, вошедшая в топ-20 полезнейших продуктов питания в мире), или каких-то подобных вещей, которые я, в конце концов, просто приравнял к полезным. Эти штуки не продаются здесь поблизости, так что нам приходилось ездить в большой город, чтобы купить их. Они не очень-то были мне по вкусу, и всегда вдогонку я съедал тарелку каши, потому что не наедался. Но я это ел, потому что она говорила, что это «здоровое питание», но больше потому, что это заставляло ее улыбаться.
Я рассматриваю этикетки: белый, пшеничный, овсяный, картофельный. Картофельный? Неужели? Дьявол, в наши дни хлеб делают из чего угодно.
— Я слышала, она покинула город, потому что он узнал о ее измене, — голос девушки проникает из-за полки с хлебом. Слышно так, будто она в соседнем проходе. И звучит так, словно она пытается сохранить в тайне то, о чем говорит.
— А я слышала, что это он изменял ей, — слышу я слова другой девушки.
Я не узнаю голоса и не знаю, о ком они говорят. В любом случае, меня действительно это не волнует. Это, вероятно, старшеклассницы, болтающие о том, о чем принято болтать в наши дни, что, скорее всего, не сильно отличается от разговоров старшеклассниц десять, двадцать, пятьдесят лет тому назад.
— Будь я на месте Эшли, я бы тоже уехала.
Хлеб немедленно перестает меня заботить, я всем телом замираю. Просто так, из-за одного ее имени, меня вдруг озаботил разговор двух школьниц по другую сторону хлебных полок.
— Но если ты меня спросишь, — говорит тот же голос, — я не думаю, что он стал бы ей изменять. Они были такой милой парой.
— Может, она просто сошла с ума, — говорит другой голос. — Я имею в виду, что красивые люди иногда совершают безумства, верно? Звезды всегда творят сумасшедшие вещи. А откуда она была? Из Айовы?
— Из Небраски, — поправляет ее высокий голос.
— Без разницы, — говорит другая. — Все, что я знаю — она нездешняя.
— Да, — продолжает первая. — Возможно, ты права. Может, она просто стала сходить с ума в этом маленьком городишке.
— Эй, знаешь, я слышала, что сейчас Рэм с Кристен Сойер.
— Кристен, которая Хэлла? — спрашивает первая.
— Да, — подтверждает другая.
Потом я слышу шарканье ног по линолеуму, быстро хватаю буханку хлеба, не заботясь какого именно, — самую большую.
Я не знаю, что думать об этом разговоре. Как могут две старшеклассницы знать что-то обо мне и Эшли? И почему их это волнует? Почему это всех волнует?
Я засовываю хлеб под мышку и направляюсь прямиком к кассе, забыв про пиво. Меня не волнует, что думает весь этот чертов городишко о том, что произошло между мной и Эшли. Им не нужно знать.
***
Возвращаюсь домой и швыряю хлеб и ключи на стойку. Джек сидит на моем диване, крича на телевизор. Я знал, что он здесь. Его грузовик припаркован напротив.
— Эй, ты слышал, что я теперь с Кристен?
— Что?
Он выключает звук на телевизоре и театрально поворачивает голову в мою сторону, будто только что меня заметил.
— Совершенно точно: я теперь с Кристен, — говорю ему снова.
— Что ты мелешь? — он натянул выражение немой боли на лицо.
— Слухи, — говорю я. — Всего лишь слухи. Расслабься, приятель, — я поднимаю руки вверх в знак капитуляции. Да. Джек не нравится Кристен.
— О, да, — говорит он, тут же напуская на себя незаинтересованный вид. — Однажды я это уже слышал.
— Что?
— Да, — говорит он, — поэтому от кого бы ты это ни услышал, им следует проверить свой источник информации. Это старая новость. Я слышал ее год назад.
— Что? Почему ты ничего не сказал?
Он пожимает плечами.
— Не знаю. Я знал, что это неправда. Просто сбросил это в общую кучу.
Я вскинул голову.
— В кучу?
— Да, к таким же слухам.
Джек прилип глазами к телевизору. Мои прикованы к Джеку.
— Подожди, что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
Он прикладывает руку ко рту, словно вспоминая что-то, а потом снова смотрит на меня.
— Хорошо, когда ты и Эшли были вместе, у тебя был внебрачный ребенок, ты сбежал и женился… дважды… и… ты — тайный миллионер.
Он смотрит в сторону, словно опять задумался.
— Подожди, слух про миллионера я пустил про себя. Про тебя никто не думал, что ты миллионер.
— О, — ехидно говорю я, — это уже легче.
Он включает звук на телевизоре, и его глаза возвращаются к наблюдению за мячом в повторе старой игры «Быков».