–– Из личного дела, – ответил майор, бросая перед солдатом серую тонкую папку.
Среди справок и характеристик, Воронец нашёл фотокопию военного билета и протянул пожелтевший лист Володе. С фотографии на «Брата один» смотрели маленькие, чуть прищуренные глаза незнакомого парня.
–– Кто это?
–– Григорий Гребенюк.
–– Тёзка нашего Гришки?
–– Нет. Согласно сведениям из личного дела – это один и тот же человек.
–– Не может быть, – уверенно ответил Володя, рассматривая фото ближе. – У них ничего общего.
–– Абсолютно с тобой согласен. Ну, а теперь второй вопрос, что же с ним делать?
–– Надо сообщить в военкомат по месту прописки.
–– Опять молодец. Пусть заберут нашего Гришку «Режиссёра», отчаянного каратиста, рвущегося защищать идеи… Неважно какие, важно, что в целом, смелого, верного, способного на настоящий поступок. Немного романтика, склонного к приключениям, но человека, с которым, как ты выразился, не страшно идти в разведку. Человека, который не задумываясь прикроет твою спину и не бросит в трудной ситуации. Что же мы получим взамен? Толстого увальня, который филигранно ушёл от службы. Труса, которого придётся тащить на себе всему взводу. Судя по характеристике из школы, бесхребетный, не пользующийся уважением товарищей зубрила.
Володя снова взял фотокопию со стола и несколько минут внимательно рассматривал, поднося и убирая от тусклого света настольной лампы. Жёлтый листок сворачивался, оставляя ломаные разводы и искажая и без того размытое изображение.
–– А с этого ракурса вроде и похож, – наконец неуверенно протянул парень. – Вот уши однозначно его. И щёки… Если их похудеть килограмм на сорок.
– Значит, ты считаешь, что «Режиссёр» Грыня и парень на фотографии одно и то же лицо? – улыбаясь спросил Воронец, забирая из рук Володи фотокопию.
–– Так точно, – отрапортовал Володя, не отводя глаз от смеющегося, внимательного взгляда майора Воронца.
Никита, растерянно глотал остывший кофе. Кто бы мог подумать, что за год службы ни один из людей, знающих его тайну, даже словом не обмолвился об этом.
–– Ты знаешь, где сейчас Далматов? – наконец нарушил тишину Никита.
–– Где-то на севере, – скрипнул зубами Володя, отводя колючий взгляд за окно. – Ничего попутешествует и приползёт в нору, змеёныш. А мне не к спеху, я подожду.
–– Почему ты не отвечал на мои звонки?
–– Потому что не хочу тебя впутывать. Потому что то, что есть на сегодняшний день между Далматинцем и мною, это только моё.
–– Не только твоё, – устало сказал Никита, отодвигая пустую чашку. – На протяжении самого тяжёлого года моей жизни рядом были ты и Валерка. И сейчас я приехал, чтобы быть рядом.
Звон ложки о края фарфоровой чашки, из которой Володя так и не сделал ни одного глотка, колокольным набатом гудел в маленьком пустом кафе. Несколько секунд он рассматривал образовавшуюся в чашке воронку, затем медленно откинулся на спинку стула и расслабленно закрыл глаза.
***
Жизнь потекла своим чередом, сменяя чёрные полосы светлыми и снова омрачая тёмными. Ребята закончили институты и началась стабильная рабочая жизнь.
2008 год
Возвращаясь с работы, Никита вспомнил о пустом холодильнике. Кляня себя на все корки, свернул к магазину. Выстояв очередь, он купил рыбу, хлеб, гречку и бутылку «Пепси-колы». Хотя рыба и не радовала яркими глазами, но настроение улучшилось. Всё-таки успеть скупиться перед закрытием было большой удачей. Подходя к дому, он поднял глаза на окна своей квартиры. В зале горел свет. Значит в гости зашёл Володя. Бабушки у подъезда привычно поджали губы и милостиво кивнули. Вежливо кивнув в ответ, Никита постарался как можно быстрее нырнуть в подъезд. Вроде никогда не ссорился, не конфликтовал с соседями, но почему-то постоянно казалось, что старушки с подозрением провожают его взглядами.
Открыв дверь квартиры, он прошёл на кухню. В белом пространстве холодильника ничего не изменилось. И хотя мышка из анекдота ещё не повесилась, но. Никита в очередной раз подумал, что при такой жизни, есть все шансы умереть от голода. Неясное сопение из зала показалось странным. Поставив на плиту кастрюлю с водой, он прошёл в зал. Володя лежал на диване, уткнувшись носом в яркую думочку.
–– Что-то случилось? – поинтересовался Никита, хлопая по протянутой руке друга.
–– Мама сказала, чтобы пришёл на ужин.
–– Ну и в чём проблема?
–– Пойдём вместе, – жалобно попросил Володя, поднимаясь с дивана.
После переезда в Краснореченск, Никита долго не мог заставить себя навестить маму Володи и Валеры. И дело было даже не в том, что рядом жили знакомые, которые могли опознать его, как Режиссёра Грыню. Зайдя как-то на пять минут к другу, он потом несколько дней не мог избавиться от морального дискомфорта. Казалось, это была не квартира, а мавзолей. Все стены пестрели портретами Валеры, на полочках стояли любимые чашки Валеры, детские игрушки Валеры, на крючках развешены пинетки, шапочки, соски, в рамочках табели успеваемости за все годы, дневники… И всё мятое, с размытыми от слёз потёками. Да и сама Оксана Семёновна в пятьдесят лет выглядела неухоженной старухой, неразговорчивой и постоянно сбивающейся на плач. Опухшие выцветшие глаза женщины терялись в чёрных кругах, глубокие морщины кривыми тропинками прорезали коричневую, сухую кожу щёк.