–– Извини, Наташа, но в словосочетании «двоюродный брат» для меня главным есть слово «брат».
Наташа отбросила в сторону удочку. Несколько секунд она тревожно рассматривала лицо Славы. Он никогда не рассказывал о своей жизни, но Наташа подсознательно чувствовала, что после смерти отца и бабушки, ему не хватает родственных связей. И, к сожалению, она так и не смогла заполнить эту пустоту.
–– Почему ты ему веришь? Эта фотография могла попасть к нему любым путём. Это совсем не значит, что Никита тоже Мазур. То, что он знает некоторые нюансы из жизни твоего пропавшего дяди, тоже ни о чём не говорит. Ну знает он, в каком институте учился Витя Мазур, на каком факультете… Но эти данные может узнать любой, подняв архив института.
–– А смысл?
–– А у него морда ментовская, от него КГБ за километр тянет. Тебе не кажется, что он не столько с тобой хочет познакомиться, сколько к Завалову поближе подойти.
–– Если у него морда ментовская, – безразлично смахивая с руки дотошного муравья, пробормотал Слава, – то он знает, что Завалову я после отсидки перестал быть интересен.
–– Ну, мне-то ты не рассказывай, – чуть слышно прошептала женщина.
–– Извини, Наташа, – Слава тяжело поднялся и, выкинув застрявшую между пальцами травинку, сдавленным голосом прошептал: – Я всё выясню сам. Отец очень любил своего брата и, наверное, мне с детства внушил, что брат – это святое.
Слава закрыл глаза и воспоминания детства тёплым байковым одеялом накрыли его с головой. Старый дом в селе, построенный ещё молодым партизаном Прохором Мазуром, хранил историю уже третьего поколения славной рабочей фамилии. В бауле, бережно обёрнутые пластиковыми обложками лежали тетради, дневники, детские фотографии братьев Вити и Володи Мазуров. В отдельной стопочке похвальные листы Вити, грамоты со всевозможных математических олимпиад, конкурсов и зачётные книжки за все курсы. В конце четвёртого курса Виктор Мазур исчез. Отец впоследствии долго пытался найти след брата, но никто ничего о его последних днях не знал.
За окнами автобуса пролетали бескрайние поля кукурузы. Славка мог часами смотреть на колосящиеся нежно-салатовые столбики, покрытые острыми длинными листьями. В городе, конечно, больше возможностей, но только в поле за селом, растерев между ладонями кукурузные рыльца, Слава вдыхал их ненавязчивый аромат и чувствовал себя совершенно счастливым. Закончив экзамены, он вернулся в село на каникулы. Зайдя в дом, Слава застал отца в компании с бутылкой, ставшей в последнее время постоянной спутницей Владимира Прохоровича.
–– Опять? – безнадёжно вздохнул Слава, опуская сумку с грязным бельём на плетёную корзину, спрятанную в закутке.
–– Да, сынок. Поздравляю с окончанием третьего курса.
Владимир Прохорович нетрезвыми глазами смотрел вдаль, стараясь не замечать осуждающий взгляд сына. Рядом с бутылкой, опираясь на горбушку чёрного хлеба, стояла небольшая чёрно-белая фотография брата Виктора. Чуть дальше, почти такая же карточка Лены, матери Славы.
–– Не сердись, Слава. И не осуждай. – Виктор Прохорович провёл ногтем дрожащего пальца по резной кромке снимка. Резко схватив наполненный стакан, он опрокинул содержимое в рот и уткнулся носом в рукав старой, застиранной рубашки. – Жизнь очень рано забрала всех, кого я любил. Сначала уходит и не возвращается Витька, брат, которого я боготворил, потом Лена, отец…
–– У тебя есть я и бабушка.
–– Да. И только это держит меня на свете. Мне очень жаль, что мы с Леной не подарили тебе брата. Ты даже не знаешь, какое это счастье – брат. С Витей у нас было четыре года разницы и когда пацаны выходили по вечерам играть в «Казаки-разбойники» я бежал в его компанию. Среди Витиных друзей я был самым маленьким и всегда отставал. Я никогда не звал брата, не жаловался, но Витя сам видел, что я отстал и тогда он возвращался и грозно шипел: «вот навязался на мою голову», затем сажал меня к себе на спину и тащил следом за ребятами. Это ощущение, когда ветер бьёт в лицо, ногти впиваются в шею брата, стараясь удержаться, когда ты материшь бегущих впереди пацанов, точно зная, что никто и никогда не посмеет тебя обидеть. Это невозможно описать. А наши блинчики. За всю жизнь я не ел таких вкусных блинчиков, как те, которые мне приносил из школы Витька. Мама каждый день давала двадцать копеек, чтобы он на перемене купил себе что-нибудь перекусить в школьной столовке. Витя покупал блинчики. Такие тонкие, квадратные. – Владимир Прохорович замолчал, наливая очередную порцию самогона. Ни слова не говоря, Слава убрал стакан. В этот момент он хотел дослушать простую на первый взгляд, историю, не дающую отцу и через много лет забыть пропавшего брата. Владимир Прохорович безразлично проводил взглядом стакан и тяжело вздохнул. Наверное, ему впервые показалось неправильным пить в тот момент, когда речь зашла о брате. Опустив голову на сложенные на столе руки, он продолжил: – Витюха немного съедал сам, а остальное засовывал в карман. А я целый день ждал. Когда он доставал эти пропитанные маслом, покрытые шелухой от семечек, стружками от карандашей, блинчики, я был абсолютно счастлив. Мама постоянно ругалась, пытаясь по вечерам отстирать жирные пятна на форме, но на следующий день пятна возвращались.